Летние истории - [7]

— Потанцуем? — послышалось с максимальной развязностью.

Ирочка, вздрогнув от отвращения, дернулась назад, отрицательно мотая головой.

— Да ладно те, кончай ломаться, — тянула рука.

— Тебе же сказано, она не танцует, — встрял Женя, предвкушая последствия.

— Чёё?

— Она не хочет с тобой танцевать, неужели не понятно?

Счастливая улыбка, обещая неизбежное, расцвела на бессмысленной ряхе.

— Ну ты прыщ.

И тычком откинул Вульфа в сторону, именно не ударил, а презрительно ткнул в лицо растопыренной пятерней, но Жене хватило и того — он отлетел на несколько шагов, сев унизительно на пол.

Дюжина оловянных над белыми воротничками глаз перекатилось, угрожающе скрестившись на Вульфе, а он, подброшенный в воздух нерассуждающей яростью, ринулся вперед, перегнувшись пополам, собираясь, по-видимому, боднуть ненавистного врага.

И я решительно затрудняюсь сказать, чем кончилась бы эта история, но, определенно, несколько сломанных ребер и небольшая черепно-мозговая травма не были худшим из возможных исходов, если бы необыкновенно вовремя подоспевшая каменная рука не перехватила Вульфа за пояс, остановив гибельный его разбег.

— Тебе что, жить надоело? — услышал он, бессильно трепыхаясь в могучих объятиях, — вали отсюда. Быстро, — шепнул Леха и, опустив Вульфа на пол, развернулся к его обидчику.

— Серый, ты чего маленьких обижаешь?

— А, Лех, здоров. Слушай, а он чёё, бля, у вас самый умный? Козел, злобно, но уже вполне безобидно бросил он в сторону Вульфа.

— Да ладно тебе, — примиряюще заключил Леха.

Вульф тем временем быстрым шагом двигался к выходу, но не оттого, что голос разума постучался в его бритую голову. К счастью, время для этого еще не настало и, даст бог, настанет не скоро. А оттого ускорял он шаг, что липкая горечь унижения непереносимо сдавила горло и горячий позор уже готов был появиться на его глазах.

Он сел на бревна возле входа и закурил, приняв вполне киношную позу (голливудский полицейский после драматичной агонии напарника). Увы, и искреннее горе не свободно от поз. Закусив губу, Женя задвигал трагично кадыком, силясь проглотить застрявший ком, но, как он не старался, одна слеза все же скатилась воровато по щеке, что, впрочем, согласитесь, с каждым может случится при подобных обстоятельствах, даже и с голливудским киносупером.

Когда тяжкая скорбь так бездарно и оскорбительно закончившегося свидания немного опала, Женя заметил кровь, обильно вытекавшую из незажившего носа.

"Это становится однообразным", — нашел он силы пошутить и даже немного улыбнулся.

В этот самый момент рядом с ним опустилась Ирочка, вовсе не полагавшая свидание закончившимся.

— Фу, наконец-то я тебя нашла. Ты куда убежал? — и тут же, не давая ответить, — ты чего влез, я бы сама разобралась.

Женя, пожав плечом, промолчал, опасаясь предательской дрожи в голосе. И тут Ирочка, с интересом смотревшая на него, обнаружила разбитый нос, немедля пробудивший вечные инстинкты. Ведь с рыцарских времен известно, в какой экстаз приходит женщина, когда из-за нее кого-нибудь калечат. Плюс всевозможные материнские штуковины.

— Ой, бедненький, ты же весь в крови. На, возьми, — сказала она, протягивая относительно чистый платок.

Не надо, не надо было ей этого говорить, унявшиеся было слезы снова обильно наполнили глаза.

— Больно? — переливаясь участием, спросила она.

— Не, нормально — хрипло подрагивая голосом, ответил Женя, украдкой вытирая глаза.

У Ирочки достало ума ничего не заметить, и она очень удачно брякнула первое пришедшее в голову:

— А ты можешь дотянуться кончиком языка до носа? — спросила Ира и провела наглядную демонстрацию.

Набухший горестный пузырь лопнул, и оказалось, что ночь рассыпала уже щедро звезды по сочному августовскому небу. Евгений безуспешно потянулся языком к разбитому носу, одновременно расплываясь в неумной и блаженной улыбке.

Ночь, божественная ночь прикрыла их шелком черного своего одеяла, развязав языки юной паре, вышагивающей средь полуночного стрекотания и невнятного шелестения.

Сколько целомудреннейших непристойностей и глубокомысленнейших наивностей наговорили они, полагая себе раскрывающими тайны мироздания и человеческой природы.

Не решаясь расстаться, они долго болтали о чем-то возле ее дверей, а Женя, повинуясь древнему закону, напряженно внутренне мялся, терзаясь страстным:

Целовать? или: не целовать?

И, надо полагать, так нечего бы и не решил, если бы она, взяв инициативу на себя, не произвела нечто влажное, жаркое и на редкость, по его, конечно же, вине, неумелое.

И никто не сумел бы сказать — был ли это поцелуй влюбленный, или поцелуй благодарный, или просто поцелуй, какие так охотно раздает невинная девочка семнадцати лет.

Выйдя на крыльцо, он, в третий и по всем законам композиции последний раз опустившись на скамейку, закурил (калифорнийский кинолюбовник после восхитительнейшего соития).

О чем думал Женя Вульф, пуская аппетитные клубы в темноту и поглядывая на мошкару, кружащую вкруг голой лампы, над дверью противолежащего барака?

Пожалуй, даже и сам он не сумел бы на это ответить. Впервые за много недель спокойствие легло ему на душу, затихло исколотое самолюбие, и мысли потекли неторопливым бессвязным потоком, лишь слегка зацепляясь изогнутыми концами.