Летнее приключение - [34]

Отец прошел мимо меня к холодильнику.

— Послушай, Белла, — произнес он. — Посиди еще немножко, выпей стаканчик траппы со своим babbo.[18]

— Ну уж нет, — отказалась я. — Только не граппы. Ты же знаешь, что я ее терпеть не могу.

— Ох, Белла, Белла, — вздохнул папа, вынимая бутылку из холодильника. — Ну какая из тебя итальянка!

Я взялась за дверцу холодильника и сунулась в него, чтобы положить на полку кусок пиццы.

— А есть ирландская выпивка? — спросила я. — Пап, ну должно же у тебя быть что-нибудь, не напоминающее по вкусу сироп! — Я принялась осматривать содержимое его холодильника и вскоре нашла бутылочку и вино. — Ну вот! Можно я открою?

Папа кивнул, и я начала охоту на штопор. Отец развелся со своей третьей женой уже три года назад, и с тех пор его кухонные шкафы и ящики зажили собственной жизнью. Из ящика для хранения приборов я вытащила три мяча для гольфа, колоду карт и лишь под всем этим обнаружила штопор. Высохшая старая и давно забытая пробка все еще была насажена на нем.

Папа открыл буфет и достал для меня винный бокал. Потянувшись за ним, я увидела целый ряд непочатых бутылок граппы, которые, словно строй солдат, вытянулись на нижней полке.

— Пап, — спросила я, — а где ты взял всю эту граппу?

Папа налил себе граппы в бокал для аперитива. Повернувшись, он с восхищением полюбовался на собственное отражение в стеклянных дверцах кухонных шкафов и провел рукой по лысой голове.

— Я просто сказал по телефону этим барракудам из жилищной конторы, что если они хотят заполучить мою землю, выходящую к воде, то им стоит подсластить чем-то нашу сделку, — ответил отец.

— Но ты же всерьез не думаешь продавать этот участок? — Я не могла представить себя жизни без этого дома, без флагманского салона, соседствующего с ним.

— Нет, не думаю, но это был отличный способ заполучить граппу, — объяснил мне папа.

— Будь осторожен, — предупредила я. Складывалось такое ощущение, что застройщики вознамерились скупить весь город. — Не подписывай ничего, не надев очки, чем бы ты ни был занят.

Отец исчез в соседней комнате, и через мгновение в доме грянула «Женитьба Фигаро». Папа вернулся и направился к столу.

Я присоединилась к нему. Мне нравился этот стол. То был старый складной сосновый стол, который мы уже порядочно изрезали за долгие годы. Все началось с того, что мы делали за ним уроки и слишком прилежно нажимали на карандаши — на столешнице до сих пор смутно виднелся отпечаток: 12:3 = 4.

После того как мама уехала из дома, мы начали портить стол нарочно, ведь нам надо было как-то справиться с переживаниями, проверить, на сколько хватит терпения отца. Помню, как он дал мне кусок наждачной бумаги, чтобы я уничтожила вырезанную мною надпись «Я тебя ненавижу». Меня выдала Анджела, но я сейчас решительно не помню, против кого была направлена эта надпись — то ли против Тьюлии, то ли против Софии.

Папа поднял бокал.

— Салют! — сказал он. — Чин-чин!

Я легонько дотронулась своим бокалом до его бокала.

— Что обычно говорил дедушка, когда поднимал тост? — поинтересовалась я.

— Доброго здоровья! — ответил папа.

— Доброго здоровья! — повторила я, чокаясь. — Теперь вспомнила. Мне всегда казалось, что он произносил эту фразу слишком быстро. — Я сделала глоток. — Знаешь, пап, иногда мне хотелось, чтобы ты вырастил нас как ирландцев, а не как итальянцев. Тогда наша жизнь была бы куда проще.

Отпив своей граппы, отец скорчил гримасу, но тут же его лицо обрело нормальное выражение.

— Жизнь никогда не бывает простой, — сказал он.

— Что, неужели тебе тоже не нравится граппа? — удивилась я.

— Эта граппа слишком сладкая, на мой вкус, — объяснил он. — Вот в Италии — другое дело, тамошняя граппа крепкая, жгучая. Впрочем, мне нравится пить любую траппу.

Откинувшись на спинку стула, отец закинул руки за голову и стал водить ладонями по гладкой коже.

— Думаю, когда-нибудь ты меня поймешь, — сказал он. — Если бы мы были итальянцами, живущими в Норт-Энде, я, возможно, считал бы ирландцев экзотической нацией. Любимым выражением моего отца было: «Если ты имеешь счастье быть ирландцем, то ты уже достаточно счастлив». По правде говоря, мой отец был никудышным парикмахером, и я мечтал о чем-то лучшем для своей семьи. Поверь мне, это мечта любого иммигранта.

Я слышала все это по крайней мере тысячу раз. Правда состояла в том, что папа родился в южном Бостоне, поэтому он не был настоящим иммигрантом. Но я не стала ничего говорить ему: я лишь молча отпила вина. Прешес вскочила мне на колени и уютно устроилась там, свернувшись клубочком. Интересно, спросила я себя, какой должна быть мечта дочери сына иммигранта? Мне никогда не удавалось представить себе наше генеалогическое древо.

Да, я не собиралась ничего говорить, но слова как-то неожиданно сорвались с моих губ:

— Папа, а ты считаешь, это я виновата в том, что София стала такой, какая есть?

— Что? Какой такой она стала? — Встав из-за стола, отец вылил остатки граппы из своего бокала и налил в него вина.

— Не знаю, — ответила я. — Мне кажется… она никогда не считала нужным развивать собственные интересы…

— И поэтому она положила глаз на твоего мужа? Папа подлил мне вина.