Летчицы. Люди в погонах - [94]

Кочаров не спеша поправил ремень, пристально оглядел ротных. Они стояли подтянуто, в хорошо подогнанном обмундировании, и смотрели на него с молодцеватым вызовом, словно подчеркивали: «Вот мы какие бравые, ловкие, а вы нас все ругаете, не доверяете… А мы вон как на учении сработали… И комбат у нас что надо. С ним мы в огонь и в воду…»

– Танки на ходу? – спросил Кочаров.

– Все исправны, товарищ полковник, – доложил Мышкин. – Кроме двух, которые получили повреждения в реке. Мы их отправили в мастерские.

– Повреждения… Вот к чему привела ваша инициатива, – сдержанно заметил Кочаров. – Людей могли погубить…

Он не стал больше говорить об этом, только уточнил, кто поведет колонну, а сам подумал: «Я тебе еще припомню и речку, и танки, и все другое».

Мышкин отпустил ротных, и они побежали к своим подразделениям.

Сам он, переминаясь с ноги на ногу, стоял, ждал разноса за проявленную на учении инициативу, которую, он знал, Кочаров ему не простит, хотя всем было уже известно, что действовал он с разрешения комдива.

Кочарову тоже не хотелось вступать с Мышкиным в полемику здесь, посреди дороги. Так и стояли они молча, измеряя друг друга пытливым взглядом.

Мышкин не выдержал, спросил:

– Вы поедете с нами?

– Нет, за мной придет «газик».

И действительно, по дороге, оставляя за собой серый столб пыли, неслась машина.

Кочаров вышел ей навстречу, и «газик» остановился перед ним.

Из машины выскочил Поляков, хотел было доложить по всей форме, но Кочаров небрежно остановил его, и тот, сбитый с ритма, выдохнул:

– Все в порядке, товарищ полковник!

– Извинились?

– Так точно!

– Уплатили?

– Так точно!

– Отправляйтесь в батальон.

Круто повернувшись, Поляков засеменил по дороге, а Кочаров сел в машину, поехал в штаб.

* * *

Сергей стоял у окна в палате. На улице было хмуро и сыро, шел мелкий промозглый дождь. Деревья понуро опустили ветки, на листьях блестели капельки воды. Налетел ветерок, сорвал несколько листьев, покатил по дороге.

Сергей смотрел на поникшие деревья, на притихших воробьев, затаившихся в кустах, на темные низкие облака и чувствовал, как тягостная тоска охватывает сердце. Вроде учения прошли удачно, взвод отличился, его самого похвалил комдив, намечалось продвижение по службе – чего еще нужно для счастья военному человеку? А вот поди же ты, не радовало его как-то все это, было грустно, неспокойно. И причиной тому, конечно, была внезапная размолвка с Катей. Он понимал, что тогда в парке излишне погорячился, допустил бестактность.

«Как только выпишут из госпиталя, сразу же пойду к ней, извинюсь… Но почему она никогда не говорила об этой переписке? И если любит меня, то почему не пришла проведать в госпиталь?»

В голове снова рождались разные догадки. Он нервно заходил по палате. Вошла молоденькая медсестра, положила на стол таблетки, оставила микстуру и уже на выходе тусклым голосом сообщила:

– А к вам пришли… – она хотела сказать «Сережа», как называла его до этого, а теперь что-то удержало ее, и медсестра добавила «товарищ лейтенант», но получилось это у нее немножко чопорно и смешно.

– Кто? – насторожился Сергей.

– Не знаю… Возможно, жена! – она вышла, хлопнув дверью.

Но тут снова открылась дверь, на пороге показалась Катя.

– Сережа! – она подбежала к нему, ткнулась лицом в грудь.

Сергей растерянно стоял посреди палаты, вяло перебирал руками рассыпавшиеся по ее спине шелковистые волосы. Хотя он и желал этой встречи и мечтал о ней, все же ее приход взволновал его до крайности.

Он приподнял ее лицо, прижался губами к ее мокрым от слез глазам.

– Мучитель ты мой… – отстранилась она.

– Прости, Катюша, я был тогда просто глуп…

– Столько пережила из-за тебя…

– Прости…

Он отошел к окну. Катя подошла, положила руки на его плечи.

– Не будем больше вспоминать об этом. Скажи, как твои раны?

Сергей наклонил голову, полушутя ответил:

– Мои раны заживают, лишь одна из них болит… – и, обняв Катю, закружил ее по палате.

– О, да тебя пора выписывать! – отбивалась она. – Ишь, прижился тут! За тобой, видно, хорошо ухаживают?

– Стараются…

– То-то одна сестричка только что таким измерила меня взглядом, будто ножом на части разрезала.

– Дня через три выпишут.

– А как чувствует себя Исмаилов?

– Гораздо лучше… А вначале очень плохо было ему, очень…

– Скажи, вам обязательно надо было лезть в речку?

– Обязательно…

Вошла медсестра. Сергей торопливо выпил микстуру, подал ей мензурку. Она молча взяла ее и, обдав Катю холодным взглядом, вышла из палаты.

– Видел, как она посмотрела на меня? – улыбнулась Катя.

– Она ко всем посторонним так… А как сестричка – заботливая, уважительная.

Сергей хотел поцеловать Катю, но в это время медсестра открыла дверь, позвала его на обед.

* * *

Странное состояние испытывала Марина. Она всегда была деятельная, активная, а теперь на нее вдруг нашла апатия, делать ничего не хотелось, все валилось из рук.

Как всегда, тихо вошел Иван Кузьмич, постоял у двери, помялся, не решаясь проходить дальше. Он почему-то до сих пор, сколько знает Марину, испытывал в ее присутствии стеснительность, неловкость, словно в чем-то перед ней провинился, и она не прощала ему той обиды.

Прожив у сына три недели, он загрустил по дому и нежданно обрадовался, когда получил от жены телеграмму. Она сообщала, что расхворалась, просила возвращаться. У него и у самого не раз уже возникали такие мысли («погостил и хватит»), да все стеснялся сказать об этом сыну. Сдерживали его и неопределенность в службе сына, свалившиеся на него неприятности.