Летчицы. Люди в погонах - [74]

Пока он возился с костром, стало светло, в лесу горланили птицы, но солнце еще не поднималось.

Он подтащил к костру Таню, осмотрел забинтованную ногу. Тряпка набухла, стала розовой, пришлось наложить новый жгут и повязку. От огня шло благостное тепло. Таня зашевелилась, потянула к костру закоченевшие руки. Растокин понимал, разводить костер опасно, их могли обнаружить немцы, но иного выхода у них не было.

Присев к костру, Растокин устало закрыл глаза. Через две-три минуты стало жарко, он повернулся спиной. Таня тоже задвигалась, самогон и тепло от огня, видимо, сделали свое дело. Лицо ее порозовело, на щеках появился румянец. Нестерпимо хотелось есть.

Обнаружив в сидоре раскисший хлеб, Растокин стал выгребать его руками. Таня от хлеба отказалась, попросила самогона. Он подал ей фляжку. Таня сделала два глотка. После этого он дал ей хлебного мякиша. Таня чуть-чуть отщипнула, положила в рот.

Растокин не помнил, как они выбрались из болот и оказались на суше, как потерял сапоги. Видно, силы у него еще оставались, и он, инстинктивно барахтаясь в воде, подгоняемый страхом утонуть, все же выкарабкался на берег вместе с Таней и уже на берегу потерял сознание. Ему было жаль Таню. Он приблизился к ней, осторожно приподнял голову, положил на свои колени.

– Немного согрелась?

– Согрелась, согрелась… – слабо улыбнулась она одними губами. – Теперь будем живы…

Неожиданно рядом раздался сиплый мужской голос:

– Встать! Руки вверх! И ни с места! Буду стрелять!

Растокин опешил, растерянно хлопал глазами, но после второго предупреждения встал сам и поднял Таню.

«Свои или полицаи? Свои или полицаи?» – лихорадочно колотилась мысль.

Пистолет с тремя патронами лежал в кармане. Растокин чувствовал его тяжесть, но что можно было сделать с поднятыми руками, под дулом автоматов? Он казнил себя за то, что не принял мер предосторожности, так нелепо попал в лапы полицаев.

«Надо было не хлеб жевать, а патроны подсушить у костра, да и пистолет держать поближе, не в кармане. Три патрона – это все-таки три патрона, три убитых врага».

К ним подошли двое с автоматами наперевес. Один лет пятидесяти, с густой черной бородой, пронзительными маленькими глазами, широким скуластым лицом. Второй помоложе, лет тридцати. Оба в резиновых сапогах, в коротких плащах.

– Кто такие? – спросил пожилой сурово.

– А вы кто такие? – в свою очередь спросил Растокин.

– Вопросы задаю я! Ясно? – сверкнул на него колючими глазами бородатый.

– Василий Кузьмич! Неужели не узнаете? – подала голос Таня.

Пожилой встрепенулся, окинул быстрым взглядом Таню.

– Да это я, Таня, дочь лесника…

– Таня! – вырвалось у него, и маленькие глаза стали теплеть. – Вот это встреча! Да как же ты сюда забрела?

– Забрела вот, Василий Кузьмич… К вам шли, да чуть в болотах не увязли.

– А это кто? – кивнул он на Растокина.

– Это солдат, Растокин… Он был в разведке, за «языком» к нам в село с товарищем приходил. Да вы слышали про нападение на немецкий штаб в Рябово… Так вот они это и есть…

– Слышали, слышали… – приглаживая бороду, все больше смягчался он. – Ранены?

– Ранены… Он в голову и в ногу, – пояснила Таня. – А я тоже вот…

– А тебя-то где?!

– Вчера немцы отца взяли… А мы вот с ним убежали. Нас преследовали до болот… Стреляли… – Тане стало плохо, она покачнулась, ухватилась за Растокина.

– Да вы садитесь, садитесь, чего вытянулись столбами.

Все сели к костру.

– В этом лесу мы обосновались прочно, – продолжал пожилой мужчина. – Немец сюда не показывается. Отдохните малость и к нам, там подлечат вас.

Только к вечеру добрались они до партизанского лагеря. Растокина и Таню поместили в палатку, сделали перевязку, напоили чаем. Измученные и обессиленные, они быстро уснули, словно провалились в бездну.

Утром пришел Василий Кузьмич и с ним майор. Подробно расспросили Растокина о положении на фронте, поинтересовались вылазкой в село, нападением на штаб.

Растокин высказал желание вернуться в свою часть, на что майор заметил, что самолеты к ним прилетают редко, в часть можно попасть не скоро, если будет такая возможность, они, конечно, помогут, а пока для него найдутся дела и в отряде. Узнав, что Растокин говорит по-немецки, он высказал предположение использовать его в качестве переводчика.

После их ухода Растокин опечаленно произнес:

– Вот мы с тобой и партизаны, Таня.

– А что? Неплохо… – живо отозвалась она. – Я давно об этом мечтала.

Таню определили на кухню. Заметив ее разочарование, Василий Кузьмич сказал:

– Поправишься, там видно будет, куда тебя пристроить. А пока иди на кухню.

Полевая кухня была примитивной. Пища готовилась под деревянным навесом в больших котлах. Людей питалось много, поэтому приходилось работать почти круглые сутки. Окрестные крестьяне охотно поддерживали партизан, делились овощами, картошкой, мукой. От местных жителей получали они и некоторые сведения о противнике, да и отряд пополнялся в основном за счет людей из ближайших сел.

Жили партизаны в шалашах из еловых ветвей, они были плотны и спасали от дождей, из еловых лап делали и подстилки, на которых спали. Вместо дверей висели плащ-палатки. В лесу кишели комары, от них не было покоя ни днем ни ночью.