Летающая женщина - [4]

Шрифт
Интервал

Ленка сказала:

— Я умею снимать боль.

— А что ты для этого делаешь?

— Я тоже руками, как вы.

— Виктор, у нее очень слабое биополе Я поняла, не надо трогать ее. Знаешь, за что мне нравится этот ребенок?

— Знаю.

— Не знаешь. Этот ребенок все видит в первый раз. В прошлые жизни она жила не больше трех-четырех недель. А сейчас ее выпустили и никак не могут загнать обратно.

— Кто не может? — спросила Ленка.

— Высшие силы.

— Постучите по дереву, сглазите.

Наташа постучала о дверной косяк.

— А обратно загнать ничего не стоит, — сказала Ленка. — Жизнь — очень хрупкая вещь.

— Ты чувствуешь эту хрупкость? — спросил Виктор.

Шли к остановке, и Ленка отчетливо слышала, как шелестит ее длинное платье. Наташа сказала, что в прошлые жизни Ленка умирала младенцем. Могла она ошибаться или нет? Ленка чувствовала плавность и невыразимую грациозность своей походки. Сзади, наверно, кто-то держал шлейф. Но в дорогом тяжелом наряде трудно было оглянуться и посмотреть.

— Едем ко мне, — шептал Виктор. — Я понял, теперь, в этой жизни… Здесь таких, как ты, больше нет. Девочка, чувствующая хрупкость всей этой жизни, всех этих жизней одной за другой… Этих отрезков, точек среди небытия, среди мертвого космоса, — он крепко держал ее за локоть. — Дома я покажу тебе жизнь и смерть, никто не будет мешать, ты поймешь суть…

— Нет, вы только проводите меня к воротам моего замка, — отвечала ему Ленка. — Я живу в замке на самом деле.

В ночи Ленка жмет на звонок. Магда выскакивает к ней на лестницу, прикрывает дверь, шепчет:

— Хозяева мебель перевозят. Сегодня решили заночевать. Я скажу, что это беженцы звонили, попрошайки. Что я хлеба дала. Все обойдется. Только дай слово, что никуда не уйдешь, дождешься утра. Я всю ночь не усну, если ты не дашь слова, что останешься здесь.

— Где — здесь? — не понимает Ленка.

— Лучше за лифтом. Когда будут уходить, они тебя не увидят.

Утром, как только чету хозяев увозит лифт, Ленка входит в квартиру. Книжки вжимаются в рюкзак вперемешку с бельем.

— Покушай, — слабо говорит Магда и бежит вперед, чтобы загородить Ленке дверь. — Я перед тобой виновата! Скажи только, сколько я еще проживу?

— Три года, — говорит Ленка. — Пустите. Зачем было спрашивать?

— Миша звонил, — безнадежно кидает Магда вдогонку ей. — И знаешь, он снова не поздоровался… — Ленка слышит что-то похожее на смех.

Она позвонила из общежития по бывшему их с Магдой телефону. Хозяева квартиры сказали, что не знают, куда ушла Магда Степановна.

Какое-то время спустя Ленка стала вдруг очень часто вспоминать Магду, причем всегда танцующую у больничного окна летающую женщину, или сидящую задумчиво, спокойно, как в тот вечер, когда Ленка прочла по глазам, сколько ей лет. Ни разу Магда не явилась в ее памяти кричащей или охающей, что скажут хозяева, увидев Ленку. Ленка снова позвонила хозяевам, потом еще раз, но ей теперь отвечали, что не знают никакой Магды.

Ленка училась уже на третьем курсе факультета психологии. Она была замужем за своим однокурсником и ждала ребенка. Димка, муж, поехал в диспансер вместе с ней. Они узнали, что Магда лежала здесь еще раз, около двух лет назад, и была выписана по ее просьбе под наблюдение врачей по месту постоянного проживания. Поехала ли Магда к месту своего постоянного проживания, в диспансере не знали. Ленка переписала Магдин адрес, заранее зная, что ответа на ее письмо никто не пришлет.

Во дворе диспансера стоял человек с прозрачным, просветленным лицом — хоть сейчас в рай.

— Здравствуйте, — сказала ему Ленка. — Может, вы знаете Сердюкову, Магду Степановну? Она здесь лежала…

Человек не видел и не слышал Ленку.

— Магду Кокс, — снова спросила она. — Летающую женщину. Она танцевала, Магда.

По голубому лицу человека прошла волна, глаза посмотрели на Ленку, на ее мужа…

— Не мучь его, — сказал Димка. — Пошли.

Она вывела его старыми переулками к бывшему своему замку. Во дворе замка кто-то выбивал ковер и висело белье, не было красивых вечнозеленых деревьев, и обычных деревьев не было.

— Я здесь жила, — сказала Ленка мужу. — Мне кажется, я уже тогда знала, что познакомлюсь с тобой. Что буду учиться на психфаке. И что покажу тебе этот замок.

— Зачем? — спросил Димка. — У нас с тобой и так все классно, не надо ничего прибавлять.

Он думал, что она сочиняет.

— Я здесь жила, — упрямо сказала Ленка. — Когда здесь никто почти не жил. Мы жили на последнем этаже. С Магдой Кокс, балериной. Она уже умерла.

Слезы готовы были брызнуть из ее глаз, и, может, ей легче стало бы, если бы все-таки брызнули, и, заплакав, она сказала бы Димке, что Магда умерла из-за нее. Если бы Ленка не сказал тогда, что Магде осталось жить три года, если бы она пообещала ей, например, тридцать лет…

Но Димка вдруг резко двумя руками повернул к себе Ленкино лицо, заглянул в глаза.

— Не было никакой Магды, — сказал он с нажимом, точно гипнотизируя ее. — Ты все придумала. Живи спокойно, ее просто никогда не было.


Еще от автора Илга Понорницкая
Эй, Рыбка!

Повесть Илги Понорницкой — «Эй, Рыбка!» — школьная история о мире, в котором тупая жестокость и безнравственность соседствуют с наивной жертвенностью и идеализмом, о мире, выжить в котором помогает порой не сила, а искренность, простота и открытость.Действие повести происходит в наше время в провинциальном маленьком городке. Героиня кажется наивной и простодушной, ее искренность вызывает насмешки одноклассников и недоумение взрослых. Но именно эти ее качества помогают ей быть «настоящей» — защищать справедливость, бороться за себя и за своих друзей.


Внутри что-то есть

Мир глазами ребенка. Просто, незатейливо, правдиво. Взрослые научились видеть вокруг только то, что им нужно, дети - еще нет. Жаль, что мы уже давно разучились смотреть по-детски. А может быть, когда-нибудь снова научимся?


Девчонки с нашего двора

Детство – кошмар, который заканчивается.Когда автор пишет о том, что касается многих, на него ложится особая ответственность. Важно не соврать - ни в чувствах, ни в словах. Илге Понорницкой это удается. Читаешь, и кажется, что гулял где-то рядом, в соседнем дворе. Очень точно и без прикрас рассказано о жестокой поре детства. Это когда вырастаешь - начинаешь понимать, сколько у тебя единомышленников. А в детстве - совсем один против всех. Печальный и горький, очень неодномерный рассказ.


Дом людей и зверей

Очень добрые рассказы про зверей, которые не совсем и звери, и про людей, которые такие люди.Подходит читателям 10–13 лет.Первая часть издана отдельно в журнале «Октябрь» № 9 за 2013 год под настоящим именем автора.


В коробке

Введите сюда краткую аннотацию.


Ты говоришь мне про язык аборигенов

Илга Понорницкая: «в этом рассказе все начиналось именно с белого стиха, который сочинялся, кажется, совсем без моего участия. А потом захотелось это как-то соединить, чтобы получилось целое...».


Рекомендуем почитать
Прадедушка

Герберт Эйзенрайх (род. в 1925 г. в Линце). В годы второй мировой войны был солдатом, пережил тяжелое ранение и плен. После войны некоторое время учился в Венском университете, затем работал курьером, конторским служащим. Печататься начал как критик и автор фельетонов. В 1953 г. опубликовал первый роман «И во грехе их», где проявил значительное психологическое мастерство, присущее и его новеллам (сборники «Злой прекрасный мир», 1957, и «Так называемые любовные истории», 1965). Удостоен итальянской литературной премии Prix Italia за радиопьесу «Чем мы живем и отчего умираем» (1964).Из сборника «Мимо течет Дунай: Современная австрийская новелла» Издательство «Прогресс», Москва 1971.


33 (сборник)

От автора: Вы держите в руках самую искреннюю книгу. Каждая её страничка – душевный стриптиз. Но не пытайтесь отделить реальность от домысла – бесполезно. Роман «33» символичен, потому что последняя страница рукописи отпечатана как раз в день моего 33-летия. Рассказы и повесть написаны чуть позже. В 37 я решила-таки издать книгу. Зачем? Чтобы оставить после себя что-то, кроме постов-репостов, статусов, фоточек в соцсетях. Читайте, возможно, Вам даже понравится.


Клинический случай Василия Карловича

Как говорила мама Форреста Гампа: «Жизнь – как коробка шоколадных конфет – никогда не знаешь, что попадется». Персонажи этой книги в основном обычные люди, загнанные в тяжелые условия жестокой действительности. Однако, даже осознавая жизнь такой, какой она есть на самом деле, они не перестают надеяться, что смогут отыскать среди вселенского безумия свой «святой грааль», обретя наконец долгожданный покой и свободу, а от того полны решимости идти до конца.


Голубые киты

Мы живем так, будто в запасе еще сто жизней - тратим драгоценное время на глупости, совершаем роковые ошибки в надежде на второй шанс. А если вам скажут, что эта жизнь последняя, и есть только ночь, чтобы вспомнить прошлое?   .


Крещенский лед

«На следующий день после праздника Крещения брат пригласил к себе в город. Полгода прошло, надо помянуть. Я приоделся: джинсы, итальянским гомиком придуманные, свитерок бабского цвета. Сейчас косить под гея – самый писк. В деревне поживешь, на отшибе, начнешь и для выхода в продуктовый под гея косить. Поверх всего пуховик, без пуховика нельзя, морозы как раз заняли нашу территорию…».


Нефертити

«…Я остановился перед сверкающими дверями салона красоты, потоптался немного, дёрнул дверь на себя, прочёл надпись «от себя», толкнул дверь и оказался внутри.Повсюду царили роскошь и благоухание. Стены мерцали цветом тусклого серебра, в зеркалах, обрамленных золочёной резьбой, проплывали таинственные отражения, хрустальные люстры струили приглушенный таинственный свет. По этому чертогу порхали кокетливые нимфы в белом. За стойкой портье, больше похожей на колесницу царицы Нефертити, горделиво стояла девушка безупречных форм и размеров, качественно выкрашенная под платиновую блондинку.


Такие нежности

Введите сюда краткую аннотацию.


Сладкий гостинчик

Порыв души, неожиданное проявление доброты, хоть на секунду ощутить себя волшебником. Жаль, что в наше время это стало почти чудом.