Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи - [85]

На мгновение ослепила его вспышка, подобная молнии — и опять-таки, не сверху ударившей, а словно бы выскочившей из-под земли. А когда зрение к нему вернулось, Фишеля у развалин уже не было. Раввин растерянно огляделся по сторонам и вдруг заметил слабый свет, идущий из-под косо лежавшего, надвое расколотого надгробья. Осторожно двинулся он на этот свет, а подойдя, склонился над ним.

Из полустертой надписи на камне можно было узнать, что здесь, в году от Сотворения мира 5435-м, был похоронен некий Меир-Зисл, сын Сорки, дочери Ошера… Далее надпись становилась неразборчивой.

Снизу, как раз оттуда, где надгробье раскололось, исходил свет — неяркий, словно от нескольких не очень больших свечей. Именно так оно и было: когда рабби склонился, то к удивлению своему увидел, что под землей находится достаточно обширное помещение. Оно походило на зал какого-то старого дворца. В центре стоял большой стол, на котором, помимо двух подсвечников — источников света, — находилось несколько блюд с кушаньями и бутылок причудливой формы. Вокруг стола стояли несколько стульев, два из которых были заняты. На одном сидел Фишель Мазурский с бокалом в руке. А напротив него сидела молодая женщина невероятной красоты, с длинными распущенными волосами, черными и блестящими. На руках она держала прелестного младенца в кружевном белье, а младенец беззвучно смеялся и тянулся к Фишелю.

— Боже мой… — прошептал раввин, когда немного оправился от удивления. — Настоящий семейный ужин… Ай да Фишке-солдат, экую красавицу отхватил… — Но тут же раввин опомнился. Неприятный холодок заполз ему за ворот. Что же это за красавица могла устроиться в подземелье на заброшенном кладбище, да еще и с детьми? Ох, непростая это красавица, и ребенок у нее непрост, совсем непрост…

— «Ни мора, крадущегося во мраке, ни болезни, свирепствующей в полдень…» — повторил он вполголоса строки Псалма и огляделся по сторонам. Мрачно выглядела эта местность. Показалось раввину, что из-за разбитых надгробий с недоброй насмешкой глядят на него чьи-то глаза. Услыхал он шорох, словно порыв ветра прошелестел высокой травой, покрывавшей этот пустырь.

Лунный свет померк. Подняв голову, раввин увидел, что месяц укрылся в наползшую тучу. И столь же неслышно наполз на душу раввина страх.

Через мгновение туча ушла, месяц вновь выглянул, но обстановка как-то неуловимо изменилась, обрела характер сказочный, однако сказка та была недоброй. Реб Хаим вновь заглянул вниз, в подземный зал. За эти несколько минут ребенок на руках красавицы уснул. Мать отнесла его в угол, в колыбельку, и вернулась к Фишке-солдату. Она вскинула руки вверх, и платье соскользнуло с нее, оставив совершенно обнаженной. Женщина прижалась к Фишелю. Реб Хаим ахнул, отшатнулся и побежал прочь от кладбища. Щеки его горели, сердце колотилось как после долгого бега. Он уже знал, что за семья поселилась на кладбище. И худо было ему от этого знания.

На следующий день с утра пораньше раввин послал шамеса Йосля к Мазурским и попросил Фишеля как можно скорее прийти в синагогу. Йосль вернулся один, сказав, что Фишель не придет. У него много дел, поэтому он просит прощения у многоуважаемого раввина, но прийти в синагогу ни сейчас, ни позже никак не сможет. Чужие слова Йосль передал с большим старанием и плохо скрытой важностью.

— Что же, — сказал рабби Хаим-Лейб, — видно, придется мне самому пойти к столь занятому человеку. Ну-ка, Йосль, подай мне капоту. И не забудь запереть синагогу, пока меня не будет. А меламеду Боруху Бердичевскому передай мою просьбу: пусть позанимается нынче с мальчиками на час больше.

Отдав распоряжения, раввин неторопливо пошел по направлению к дому Мазурских. Нельзя сказать, что ночное приключение никак не повлияло на его душевное спокойствие. Впрочем, нельзя также сказать, что это спокойствие было утрачено безвозвратно.

Фишель встретил раввина настороженно, но и приветливо. Он пригласил его войти, предложил чаю, от которого раввин отказался.

— Скажите, Фишель, чем вы так заняты, что не можете прийти в синагогу? Хотя бы в субботу? Хотя бы один раз?

— О, у меня много дел, рабби! — ответил Фишель с усмешкой. — Очень много дел. Я ведь десять лет отсутствовал, вы, наверное, слышали. И многое оказалось запущенным. Приходится исправлять!

Странно было раввину слушать этого человека. Он говорил насмешливо, но голос звучал глухо, словно издалека. Или так, будто губы Фишке-солдата закрывала плотная ткань. А еще безразличное лицо и запавшие глаза Мазурского словно жили отдельно от говорившихся им слов.

Вернее, не жили. Жили только потрескавшиеся бесцветные губы. И еще — язык, который Фишке-солдат то и дело чуть высовывал, словно облизываясь после каждой фразы, им сказанной. И вновь потянуло от него запахом сырой шерсти и сырой земли. «Кладбищенский запах», — подумал вдруг реб Хаим-Лейб неожиданно для самого себя и чуть отклонился в сторону.

Фишель заметил его непроизвольное движение и нахмурился. Но тотчас усмехнулся и прищурил правый глаз.

— Да-да… — пробормотал раввин. — Вы правы, реб Фишель, безусловно, вы правы. У вас очень много дел. И по утрам, и особенно по вечерам. Или даже по ночам, верно, реб Фишель? По ночам ведь у вас особенно много дел, правда?