Летать или бояться - [70]

– А лейтенант Макс женился на англичаночке, как только ступил на берег. Ба-бах – и готово!

Под пристальным взглядом лейтенанта Кита Стэкпоула, бомбардира и носового стрелка, Тьюкс тут же подобострастно съежился. В конце концов, он говорил об офицере.

– О, черт, – пробормотал он. – Простите, сэр.

Стэкпоул, один из самых взрослых среди них (ему было двадцать два года), выставил вперед раскрытую ладонь, как заграждение. Держи, мол, свою болтовню при себе. Пока они бомбили «ось»[79], аналогичный военный контингент английских леди совершал налеты на янки, тоскующих по дому в сильнодействующей атмосфере плотских лишений и неотвратимости смерти. Макс Джентри, их зеленоглазый штурман, претендовал на другое. Он влюбился. Разумеется, этим он навлек на себя лавину зубоскальства и сплетен, но Стэкпоул восхищался тем, с каким спокойным достоинством он сносил это, вполне овладев местным обычаем сохранять сдержанность в любой ситуации. Пока Джентри не нацепил на себя дежурную улыбку и не начал говорить в нос, Стэкпоул считал, что штурман «Авантюристки» остается на высоте.

Стэкпоул передал сигарету сержанту Джонсу, радисту, который разломил ее и протянул половину сержанту Смиту, своему лучшему другу, бортинженеру и бортовому стрелку. Смит и Джонс. Иногда приходится смеяться, чтобы не заплакать.

– К черту все эти подсчеты, – проворчал Джонс. – Сколько?

– Сорок, пятьдесят, что-то около того, – ответил Смит. Они прикурили от одной спички.

У Уитроу окаменело лицо.

– Из скольких?

– Сотен из двух, что-то вроде этого. – Поскольку мест больше не было, Джимми Бек встал у них за спиной. Хвостовой стрелок в очках военного образца переложил сигарету из одной руки в другую, чтобы позволить лейтенанту Марсу и их пилоту, лейтенанту Коггинсу, тоже втиснуться. Все статистические показатели, независимо от точности, были у них чем-то вроде.

У Уитроу перехватило дыхание.

– Из двух сотен?!.

– Из общего числа в сто семьдесят семь В-24, – бубнил Медсен с невысокого помоста впереди, – по меньшей мере сто двадцать семь, а возможно, сто тридцать три, достигли цели и сбросили бомбовый груз. Сорок два самолета были сбиты или потерпели крушение ан-рут[80]…

– Нрут? – повторил Тьюкс, новичок, еще не привыкший к склонности британцев говорить не по-английски.

– …из которых пятнадцать, по нашим оценкам, были потеряны над целью.

– Нам опять не дали задания, – сказал Стэкпоулу Коггинс.

– Плюс к этому, – продолжал Медсен, – восемь машин сели в нейтральной Турции и были интернированы. Сто четыре вернулись на базу, а еще двадцать три приземлились на других дружественных базах. Таким образом, общие потери составили пятьдесят самолетов. Потери в живой силе на данный момент – четыреста сорок человек убитыми и пропавшими без вести. Нам известно, что двадцать пропавших без вести экипажей удерживают в плену страны «оси».

Уитроу почувствовал, как у него свело желудок. Одно задание – и почти четыреста парней потеряно. Экипажи сорока пяти самолетов. Что-то вроде этого.

– Проклятые фрицы, – пробормотал Йоргенсон.

Медсен перешел к той части брифинга, которая должна была послужить слабым утешением:

– Был сбит пятьдесят один вражеский истребитель.

– Сила! – воскликнул Тьюкс. – Почти по одному истребителю на каждый наш бомбардировщик, набитый парнями.

Кое-кто все же зааплодировал.

Лейтенант Марс уже отвлекся от брифинга и начал подкалывать Бека.

– Эй, Джимми, знаешь, каковы шансы на выживание в бою у хвостового стрелка?

Это была старая шутка между юнцами. Минимум трое из них хором выкрикнули:

– Девять секунд!

– Благодарю, друзья, – ответил Бек, выпуская дым изо рта. – Мне стало намного легче. Потеплело внутри.

Коггинс молча наблюдал за реакцией своего экипажа. Крупные потери заставят их еще немного больше ненавидеть фюрера завтра, и, вероятно, эта ненависть поможет ему привести их назад живыми, а не поджаренными в развалившемся бомбардировщике, как те бедные сукины дети на борту «Строптивого», чей штурман теперь продавливал койку в госпитале с левой рукой «средней прожарки, с кровью» и ногой, сломанной в четырех местах.

Это была война. И это было важно. В 1941-м, за полгода до Перл-Харбора, Воздушный корпус армии США был переименован в Военно-воздушные силы США под командованием генерала Арнолда по прозвищу Счастливчик, и этим заполнившим ангар воинственным американцам было что защищать. Много чего. Но теперь их гордость каждый день оказывалась уязвленной. Воздушные воины были почти такими же законными и самостоятельными подразделениями, как Военно-морской флот и наездники-танкисты. После того как Штаты вступили в схватку, военное ведомство реорганизовало наземные и военно-воздушные силы, сделав их равноправными родами войск, однако в результате такой перетасовки еще не возникло нечто, именуемое Военно-воздушными силами США, – это случилось только после войны. Многие летчики-ветераны с понятным чувством собственного достоинства по-прежнему носили знаки отличия Воздушного корпуса, даже несмотря на то что все были теперь частью Союзных военно-воздушных сил.

Гордость мало что значит, когда вас вытряхивают из койки в час ночи. Половина парней в казарме почувствовали появление непрошеного гостя еще до того, как он включал свой фонарь. Это должен был быть Карлайл, командир части, это луч его фонарика высветил лысый, как бильярдный шар, череп Коггинса в холодной темноте.