Лестница в бездну - [87]
Итак, разум на шахматной доске жизни самовольно сделал себя и своих белыми фигурами (в то время как «по природе» ему полагалось «играть» сразу за две стороны): он символически и притом иллюзорно пожертвовал сначала ферзем, а потом и королем, думая выиграть партию, которую выиграть невозможно — можно только играть ее. И вот, когда, казалось бы, белые уже были совсем близки к победе, к своей иллюзорной победе (ведь играли-то они на самом деле против себя), на шахматной доске появилась новая фигура, Черный король, — то есть, разумеется, не появилась, а вступила в активную, наступательную, даже азартную игру.
На входе в эту лестницу я назвал так Фридриха Ницше — человека, который первым распознал матрицу и пережил ее как не только всеобщего, но и личного врага (ведь матричные черты индивидуальной психики — препятствие на пути самостановления, а оно было естественной стихией ницшевской жизни). Этот, человеческий, герой моей книги вышел на бой против матрицы со всей яростью и в полном одиночестве. Он нащупал ее главные черты — иллюзорность и ослабление жизни, правда, не вполне правомерно приписав их происхождение только двум источникам: христианству (шире — религии) и морали.
Но этого мало: Ницше догадался и о смысле двух названных жертв «за матрицу». Перепробовав все доступные ему способы борьбы и убедившись в неуязвимости матрицы, он решился на последний, отчаянный шаг — принести в жертву себя, Черного короля, чтобы «отменить» две первые жертвы, чтобы «сравнять счет» и чтобы, наконец, игра, то есть высшая психическая жизнь человечества, культура, могла продолжаться в будущее. В жертву европейскому бессознательному он предназначил и принес собственный разум — то самое, что должно было быть погашено этой жертвой во всеобщем масштабе.
Ну а сама жертва — была ли она принята той инстанцией, которой предназначалась, интегральной психикой человечества? По всей видимости, нет: матрица не обратила на нее никакого внимания, она только окончательно закрепилась, «заматерела» как всемирный склад деградирующей, обреченной жизни, вытеснив все остальное далеко на обочину. И все же это «остальное», нематричное и антиматричное, еще существует, и существует во множестве форм. Но оно не в состоянии изменить общий курс человечества — задавать его высшие ценности и направление эволюции, обеспечивать его будущее.
А этот общий курс ведет человечество в эволюционный тупик. Эволюция прекращается и становится инволюцией, если вид в целом не адаптирован к действительности. Есть два рода такой адаптации — внешняя, к условиям окружающей среды, и внутренняя, к внутренним условиям — здесь речь идет о работе психической системы. Система, порождающая иллюзорную картину внутренней реальности, неадекватна и внешней реальности, энтропийна; рано или поздно она потерпит катастрофу.
Такую катастрофу «предвидит» и уже бессильно компенсирует бессознательное матричного человечества — чем больше крепчает матрица, тем чаще оно порождает образы катастроф, и реальных, и иллюзорных, заставляя сознание вслепую тяготиться ими. Поеживаясь от страха, массовое сознание бессознательно наказывает себя катастрофами, проецируя их причины вовне — на природу, «внеземные цивилизации», политиков и, наконец, на науку (что проявляется, например, в страхе перед «бозоном Хиггса» или физическими экспериментами на новейшем коллайдере). Компенсирующее бессознательное все сильнее переживает образ профессора[1]физики, математики и т. д., этого хилого наследника д-ра Фауста, ученого вообще, как угрожающую жизни фигуру, как чудовище (вспомните симптоматичный в этом смысле американский образ доктора Лектера).
Компенсация матричной девиации человечества ощущением катастрофы, не доходящая до своего адресата, а застревающая на уровне абстрактного, щекочущего нервы, даже приятного страха или развлечения, триллера, говорит о том, что все остальные компенсирующие и корректирующие возможности бессознательного уже исчерпаны. Идея мировых катастроф не чужда и нематричным формам психической жизни, скажем, индуизму, — но в них катастрофы означают обновление жизни. Об эсхатологизме древнего христианства я говорил выше. Нынешний же катастрофизм матричного бессознательного предполагает представление об окончательном уничтожении человечества. В нем нигилизм, о котором так выразительно говорил Ницше, доходит до своего апогея и овладевает уже самим бессознательным, точнее, его верхними слоями, битком набитыми результатами вытеснений. Нигилистический катастрофизм европейской цивилизации лишний раз демонстрирует, что две первые жертвы «за матрицу» не были приняты бессознательным.
Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания.
Атеизм стал знаменательным явлением социальной жизни. Его высшая форма — марксистский атеизм — огромное достижение социалистической цивилизации. Современные богословы и буржуазные идеологи пытаются представить атеизм случайным явлением, лишенным исторических корней. В предлагаемой книге дана глубокая и аргументированная критика подобных измышлений, показана история свободомыслия и атеизма, их связь с мировой культурой.
В книге рассматриваются жизненный путь и сочинения выдающегося английского материалиста XVII в. Томаса Гоббса.Автор знакомит с философской системой Гоббса и его социально-политическими взглядами, отмечает большой вклад мыслителя в критику религиозно-идеалистического мировоззрения.В приложении впервые на русском языке даются извлечения из произведения Гоббса «Бегемот».
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.