Лестница Ламарка - [58]

И работа пошла: проклюнулась, вылупилась, встала на ножки и принялась клевать по зернышку, по два, по четыре. И время пошло, побежало по два, по четыре года против одного в прошлом, то есть быстро и еще быстрей. Денег стало не то чтобы хватать, но квартиру снял побольше, дочка выросла: справился с образованием и ее нарядами, Марину не забывал, там, у них, денег-то совсем не стало. У Марины в частности. Помогал. Ты счастливчик. Крепкий, как камень.

Да нет же! Это были одни понты! Один тот диван, якобы с помойки, чего стоил! Съемная дешевая квартира, постоянные долги, затраты не по доходам. А уж амбиций – боже мой! Гости приезжают, и он все приглашает, приглашает, каждому гостю надо показать, что живет хорошо; занимает у друзей на еду, на подарки. Ну работа есть кой-какая, а кто в Израиле без работы – только совсем пропащий. Квартиру снял – о! диван нашел по объявлению, не на помойке, самовывозом бесплатно. Он-то решил самовыносом. Ну, с четвертого этажа до второго как-то дотащили – жара была такая, что держись. На втором решили передохнуть да и заснули на этом диване. Проснулись через пару часов – а, ну его на фиг, сказал он, и выкинули диван из окна. Бедная бабка, что отдала ему этот диван, наверняка выслушала от соседей много не самых лучших слов на двух языках, а потом еще и грузчиков заказывала, до помойки дотащить: развалился малость, когда приземлялся. Диван добротный, да, "ракушка", флоком обтянутый. Но неподъемный.

Жена его Оля совсем бестолковая, и хозяйка никакая, пылесос из стены вместе с розеткой выдергивает. Но понты те же – дело семейное. С друзьями со всеми, ну, значит, с местными – не разругался, но так облажался, что никто его уж и не принимал и в долг не давал. Лет шесть-восемь продержался как-то. А может, десять. Ну мы поддерживали, куда денешься. Семья у него, дочь маленькая. Работы нет по специальности, позже появилось что-то, но совсем задешево. Так тут же снял большую квартиру, смешно сказать, домработницу нанял. А жена зарабатывает меньше, чем домработнице платит, – ну не смешно? Но, как бывает иной раз, повезло человеку. А, шлимазлу всегда везет. Свалился на него большой заказ – не здесь, там, в России, по старым каналам, видать, еще по отцовским. В пару дней собрался, уехал. Я-то сразу сообразил, что навсегда. Что? Дочь почти выросла, считай барышня. Жена ему давно осточертела, и тут можно понять. Уехал по заказу. На год условно. У него же там квартира осталась. Одна из трех, две как-то рассосались. Никто из наших не ожидал, что он там карьеру сделает. Ну это еще проверить надо. Про карьеру. Жене, похоже, помогает, потому что живет она в той же большой квартире, дочь вот школу уже заканчивает, одета-обута. А приезжает – хорошо два раза в год, а то все по разу норовит. И жена не особо-то разъездилась к нему. Ну скажите, это что, семейная жизнь, нет? Жена соблюдает себя, ничего не скажу, а уж как он там, на доисторической родине, – кто знает.

Я пошла за тобой, как овца. Знала, что обречена, и шла. А ведь ближе Оли, твоей жены, у меня не было подруги. Говорят, я красива. Наверное. Я же полюбила свое лицо и свое тело – после тебя. Сперва привыкла, после полюбила, а может, наоборот, неважно. У нас не было мужчин в семье: ни отца, ни деда. Я не привыкла к мужчинам, я их боялась. Тебя первого подпустила близко, ну ты же Олин муж, а потом – маленького роста. На двадцать сантиметров ниже меня. Вот и не боялась. Когда ты подарил мне первый комплимент, удивилась – правда, что ли? Других-то я не слушала, говорили много чего, да и приставали, но у меня как вата в ушах – не слышу, боюсь. Ты сказал, что я красива. Ну, муж подруги, бескорыстно, значит, что ли, правда? А после по отдельности сказал: про глаза, про брови, про волосы. И про грудь. Груди я всегда стеснялась: у меня она больше, чем у всех девочек в классе, после – чем у сокурсниц в институте. Ты сказал, и – подумала: вдруг правда?

Два дня думала, в зеркало смотрела на себя. От зеркала что-то изменилось во взгляде. Всю ту неделю – не с твоего комплимента, а с зеркала, ну днем позже, я долго раскачиваюсь – ко мне приставали мужчины в метро, на улице, в институте, соседи, продавцы, контролеры, электрики, даже ветеринары. Поверишь тут. И Оля как раз отправила меня с тобою в театр, ее тошнило, токсикоз, а жалко было, что билет пропадает. В театр мы не пошли, пошли вначале, но вернулись уже от театра, от дверей. Ты продал билеты, что было просто, и купил в гостинице номер на вечер, что было невозможно по тем временам. Я и сейчас не понимаю, как тебе удалось. Но тебе удавалось все. Конечно, у меня рано или поздно появился бы мужчина, пусть даже ненадолго, как он появился у моей мамы и у моей бабушки. Но ни с кем из этих посторонних я не была бы счастлива. Я ведь даже вины перед Олей не чувствовала, настолько все казалось правильным. Но я предохранялась, знала, что ЭТО нельзя. Мы с Олей плавно разошлись, когда у вас родился ребенок. Во-первых, это было бы цинично: продолжать дружить с твоей женой, а во-вторых, думаю, она догадалась.

И вы уехали. А моя жизнь прекратилась. На то время. Бабушка умерла. Мама пыталась на меня повлиять: я же все ей рассказала. Я ничего не хотела делать, не устраивалась на работу, лежала дома на тахте и смотрела в большое зеркало напротив: вот, эти плечи ты целовал, эти завитки на висках сдувал, смеясь. А ты присылал деньги, и мама получала их на почте, а ты приезжал два раза в год, и два раза в год я оживала. И как-то раз приехал насовсем, правда, с условием, что Оля ничего не будет знать. Твоя квартира стояла пустая, хотя ее можно было бы сдавать: ты жил у нас с мамой, но Оля иногда появлялась, тебе нужно было встречать ее в вашей собственной квартире. Кто-то там вытирал пыль и мыл полы перед Олиным приездом, я не интересовалась. Я была очень счастлива. А Оля приезжала все реже. Последние два года она вовсе не приезжает. И я счастлива совсем. Жаль, что тебе часто приходится мотаться в командировки, не вижу тебя неделями. Но приезжаешь – и все замечательно. Еще немного жаль, что за то время, пока ты жил в Израиле, я приучилась выпивать. Нет, при тебе не пью никогда, только пока ты в командировках. Но, говорят, это сказывается на коже, выпивка эта.