Лесной хозяин - [38]

Дядя молча оттолкнул тарелку. Она со скрежетом выехала на середину стола.

Ленора потрясла головой. Кажется, её вопросы испортили всем обед, и она в который раз задумалась, отчего ей всегда так сложно обуздать своё любопытство и оставить свои вопросы при себе.

На обратном пути никто не проронил ни слова: в молчании они вернулись пешком к машине, в молчании доехали до дома, в молчании прошли по дорожке к парадному крыльцу. Дядя Ричард проявил галантность, придержав входную дверь для Леноры и миссис Джонс, и пока они входили, махнул на прощание Ллойду; тот уже выруливал из кольца перед домом на своём блестящем чёрном автомобиле. Когда дядя переступил порог особняка, Ленора обняла его за пояс и со слезами на глазах пробормотала:

– Спасибо вам.

Входная дверь, внезапно предоставленная самой себе, громко хлопнула, дядя высвободился из объятий и, не говоря ни слова, заспешил в сторону восточного крыла. Ленора осталась стоять, глядя ему вслед. Свет в вестибюле как-то разом померк, как только дядя скрылся из виду.

Будет ли у неё когда-нибудь снова семья?

Ему оказалось недостаточно леса. Ему захотелось чего-то нового, кого-нибудь извне. В нём проснулась жажда, и временами столь нестерпимая, что ему казалось, она поглотит его самого.

Нужны были только терпение и время. Пусть терпения ему не хватало, зато времени было предостаточно. И два столетия, почти два, он уже прождал. А больше и не требовалось – это он чувствовал. Чувствовал по тому, как успели согнуться пальцы, как растянулся отвердевший позвоночник, по тому, как снова начало стучать сердце, пусть и без всякого ритма.

Почти готово. Скоро, скоро обретёт он опять плоть и кровь.

Недостаёт только ещё одного.

22 апреля 1947 г.

«Городок ничуть не изменился: шум, своенравие, пересуды. Не надо было мне ехать. Но Ленора… Она нуждалась во мне. У меня всегда плохо получалось улавливать такие вещи, но тут я сразу понял. Может, это из-за той глубокой боли, которую мы с ней разделяем. А может, я просто не хочу повторить с ней ту же ошибку, какую сделал с Бобби, поэтому стал более чутким в этом плане.

В кафе этом не был с тех пор, как погибли Эдит и Мэри. Тяжело было входить в знакомый зал, заказывать – точно так же, как раньше, с ними. Ещё тяжелее – сидеть за столиком и есть тот же самый сандвич, какой я всегда брал, когда мы туда приходили. С Ленорой было немного полегче, почти ничего, она казалась на этот раз едва не счастливой. А потом она принялась раскапывать прошлое. Главное, произнесла ровно ту же фразу, что мой Бобби: „Мне никто ничего не хочет рассказывать“. И они оба правы. Я всегда колебался в вопросах посвящения детей в детали суровой правды жизни. Это мой пробел, который я так до сих пор и не заполнил.

Деталей той трагедии, например, Бобби так и не узнал. И реальную опасность леса он тоже не представлял.

Когда-нибудь придётся Леноре рассказать. Рассказать столько всего. Но пока что я должен сконцентрироваться на работе. Надо перестать отвлекаться и закончить уже то, что от меня требуется. Я должен отстоять память о сыне, разорвать путы леса, в которые попали наши жизни, и вернуть Замковому поместью хоть малую толику его былого величия.

Боюсь, время у меня на исходе.

Так что пора спрятать горе и зачумлённых им, запереть понадёжнее и не дать духу из леса до него добраться.

Впереди ещё уйма работы».

Из «Дневника о проделанной научной работе» Ричарда Коула

В лес

33

Ленора вышла прогуляться по поместью. День клонился к вечеру – самое жаркое время суток, но очень уж ей захотелось опять в сад. Там по-прежнему оставалось много работы, но Леноре пришло в голову, что, если бы мама увидела, как было до и как стало после, она бы очень гордилась её трудами. И теперь Ленора стояла, облокотившись подбородком на железную калитку, и представляла себе, каким мог бы стать этот сад – каким он, скорее всего, когда-то и был, – если бы к нему приложила руку мама, способная извлечь истинную красоту из полного хаоса. Ленора оттолкнулась от железных прутьев, извивавшихся изящными дугами наподобие гибких ветвей, и пошла дальше.

Вокруг, на территории поместья, стояла неестественная тишина. Птицы умолкли. Ленора на всякий случай посмотрела на небо – вдруг в отдалении притаилась буря и выжидает момент, чтобы напасть внезапно и пролить свою ярость на маленькую девочку в саду. Но нет, небо по-прежнему голубое и чистое. Ни облачка на горизонте, ни намёка на перемены. Ленора склонила голову набок и прислушалась. Ни шороха. Вот это и есть самое странное. Она свистнула, но никто не откликнулся, не издал ответный свист. Пересмешники исчезли.

Ленора оглянулась на Замковый особняк. Со стороны сада он был уже в тени, и это придавало ему таинственный, даже зловещий вид на фоне горизонта, залитого ярким солнцем. Особняк напоминал готический дворец, вроде того, где жили Баскервили из рассказов про Шерлока Холмса – чертоги, полные тайн и следов былых преступлений, ныне сокрытых в каменных усыпальницах и подвалах.

Ленора встряхнулась, чтобы согнать пробежавший по спине холодок.

Похоже, воображение чересчур разыгралось. А может, это просто жара.