Лесной царь - [73]

— Где кузнец? Сбивай! — приказал пристав. — Сядь, Джюрица.

«Кузнец? Зачем здесь кузнец? — думает Джюрица, опускаясь на землю. А, чтоб меня расковать. Для чего? Уж не пришло ли помилование, про которое они еще не говорят? Но тогда не расковали бы». И Джюрица с интересом стал наблюдать, как ловко кузнец рассекает заклепу, соединяющую обручи. Люди протягивают руки и хватают кусочки железа, летящие из-под острого долота…

«А… хотят ворожить… Пуста себе… — И его взгляд падает на молодую женщину, которая глядит на него затаив дыхание. — Где-то сейчас Станка?.. Знает ли об этом?»

— Готово!.. Вставай, Джюрица… — говорит Митар и нагибается, чтобы ему помочь.

«Почему такие тяжелые ноги? Точно чужие, совсем не держат… Это от вина! Не следовало так пить, только осрамился… Но ничего, я смогу держаться как надо, с достоинством». И он встал.

Вдруг глаза его расширились и уставились в одну точку: «Почему здесь поп? Откуда он? Гляди-ка, и крест! Тот самый, что мы носили во время крестного хода!» И Джюрица почувствовал, как его охватывает стыд, ужас.

— Джюра, приложись к святому кресту. Покайся хоть сейчас, перед могилой! — взволнованно воскликнул священник.

Джюрица переложил восковую свечу и цветы в левую руку, перекрестился и, смиренно опустившись на колени, приложился к кресту. Потом взял руку священника и поцеловал раз и другой, и губы его снова предательски задергались…

— Прости меня батюшка!.. — прошептал он тихонько, чтобы никто другой не услыхал. — Скажи Станке, пусть простит меня, как и я ее прощаю. Не послушался тебя, и вот…

Священник сказал ему что-то и отошел, но Джюрица уже не услышал. Он увидел, что перед колом выстроились четыре жандарма с винтовками…

До последней минуты ему казалось, будто до того, что должно сейчас произойти, еще далеко… еще впереди много времени. Он видел, что готовится какое-то убийство, но еще не связывал его с собой, это было где-то там… где-то позади него… А мысль о помиловании не выходила из головы, не покидала ни на минуту, сопровождала каждое его движение.

Но сейчас, при виде четырех жандармов, у него оборвалось сердце, глаза расширились, от хмеля не осталось и следа.

Люди увидели, как лицо его покрылось смертельной бледностью.

«Что это? Чего они хотят? Убить меня? Бежать!.. Сейчас меня расковали, я свободен, только бы вырвать веревку, за которую они держат, и прыгнуть!..» Джюрица медленно обернулся — веревку держали двое, и держали крепко.

— Иди, Джюра, спускайся! — сказал Митар, глядя куда-то в сторону.

Джюрица подошел, заглянул в могилу и остановился.

«Что бы еще? Как бы протянуть еще немного?»

— Митар, подойди, попрощаемся!

Митар подошел, все так же глядя в сторону. Поцеловался с ним, расправил плечи.

— Ну, спускайся, довольно…

Джюрица прыгнул в яму, поглядел по сторонам и положил свечу наверх, на траву. Митар вытащил из кармана платок и подошел, чтобы завязать Джюрице глаза.

— Не надо, оставь, пожалуйста! — сказал Джюрица, махнув рукой.

Митар молча сунул платок обратно, быстро привязал веревку к колу, взял винтовку и стал в ряд с жандармами…

— Митар, прошу тебя, только не в голову… — услышал Джюрица свой голос, но не почувствовал, что говорит.

— Не беспокойся, стой только прямо…

Джюрица быстро выпрямился, выпятил грудь вперед, расправил на груди рубаху и поднял глаза.

Ужас! Пять винтовочных дул направлены в него. Джюрица видит только круглые, зияющие чернотой отверстия…

Ни одной мысли. Лицо позеленело, глаза вытаращены, вот-вот выскочат из орбит, губы крепко стиснуты, словно он решился устоять перед пулями. Смотрит, ждет, не дышит…

Залп. Бледно-зеленое лицо нахмурилось. Зрачки удивленно расширились и тотчас погасли, тело вздрогнуло, затрепетало, на груди заалела рубаха, и Джюрица, точно лишившись ног, вдруг обмяк, голова повисла, веревка на колу натянулась.

Митар подбежал к колу, наклонился над могилой и выстрелил.

Голова Джюрицы запрокинулась, открылось белое, как бумага, лицо со страшно вывороченным глазом.

Жандармы застыли с перекошенными лицами, с дрожащими губами.

Люди побледнели, затаили дыхание. Ужас и удивление написаны на их лицах.

Кто-то обрезал веревку. В могилу посыпалась земля. Все кончено! Справедливость торжествует, закон соблюден!..

Народ разошелся, а на том месте, куда недавно спустился живой человек, поднялся холмик влажной земли. К холмику подошла сгорбленная старуха, упала на свежую, мягкую землю и обняла сухими, слабыми руками роковую могилу, поглотившую ее единственного сына. В старых, выплаканных глазах не было больше слез, и могилу гайдука не оросила ни одна теплая слезинка.