Лесной царь - [48]

«За ячмень?.. Роздал все людям, клянусь богом!..» — повторял он мысленно последние слова Николы, вызывая в памяти только что прошедшие перед его глазами страшные картины, но в голове вертелись лишь эти слова и вставала последняя сцена: наставив ружье, чуть не касаясь дулом виска Николы, он выстрелил; Никола вдруг осел и, нисколько не меняясь в лице, не оглянувшись и не пошевельнувшись, разом исчез с глаз, словно прыгнул в воду; рухнув на пол, он протянул руку с ножом к очагу, будто задумал что-то еще сделать. Потом Джюрица увидел, как широкие плечи Николы, в суконной безрукавке, вдруг отделились от пола, и в тот же миг над ним кто-то наклонился. Джюрица, как в тумане, различил женскую голову, повязанную красным платком с белыми цветочками. Больше он ничего не помнил…

* * *

А город бурлил от нетерпения…

Начальник уезда в конце концов получил точную информацию. Подвода с мертвым Пантовацем ожидалась с минуты на минуту, подробности же нападения были уже почти все известны. И все-таки горожане с нетерпением ждали полицейского пристава Миту, — уж он обо всем расскажет так, как было на самом деле.

После полудня прибыла подвода в сопровождении полицейского пристава и врача. Толпа любопытных, колыхаясь и подаваясь из стороны в сторону, подобно волнам пшеницы под сильным ветром, тесно обступила подводу — не протиснешься и обратно не вылезешь. С большим трудом прибывшим удалось проехать во двор. Жандармы сняли тело Пантоваца и положили его на землю. Вокруг тотчас собралась толпа.

На мирной зеленой полянке, широко раскинув руки, лежал Пантовац. На него страшно было смотреть. Его густые волосы сгорели, вместо них торчали обуглившиеся, черные, отвердевшие пеньки, придавая трупу еще более жуткий вид. Жандармы, видимо поднимая труп на подводу, содрали или просто смахнули обуглившиеся волосы, и теперь на темени краснела обожженная кожа, в одном месте она лопнула, и там зияла огромная рана. Вместо усов и бровей осталась кое-где черная гарь. Глаза разбойника были открыты, они почти вытекли, поэтому лицо у него было как у разложившегося трупа. С левой стороны на груди виднелась небольшая кровавая рана, чистая белая рубаха пропиталась кровью.

— Вот тебе, брат, и жизнь человеческая, — проговорил кто-то в толпе, — словно ногтем кто-то колупнул, ан… уже и мертв!..

Все согласились с этой философской мыслью, и даже начальник, все еще стоявший с хмурым, серьезным лицом, многозначительно кивнул головой, словно говоря: «Да, брат!» Лишь аптекарь сделал вид, что страшное зрелище нисколько его не удивляет: «Эх, братцы мои, если бы вы только видели то, что мне довелось видеть!» И в самом деле, он тотчас начал рассказывать:

— Эх, поглядели бы вы, как делают в Штейненбрюке: берут тонкую длинную иглу и втыкают ее свинье под лопатку. Свинья только дрыг-дрыг — и готова!.. А как бы вы думали, господа!

— То, брат, свинья, — возразил кто-то, — впрочем, и свинья… пожалуй, в какой-то мере, так сказать… тоже вроде человека, но опять же, не человек. А это ведь человек, брат, человек!

— И Пантовац, милый мой, был ребенком, сосал материнскую грудь, и мать, подобно всем матерям, пестовала его и любила! — промолвил газда Дмитар, глядя на изуродованное лицо разбойника.

— Как аукнулось, так и откликнулось, — вставил учитель.

Люди продолжали делиться впечатлениями, а начальник, расспросив граждан, которые знали Пантоваца и могли удостоверить его личность, приказал тотчас похоронить тело.

Вечером на обочине столбовой дороги вырос холм свежей земли — единственный памятник разбойничьих дел.

XIX

После ограбления корчмаря в Бистрице Джюрица решил не встречаться с Вуйо, а лишь передал ему, что налет прошел успешно, денег оказалось больше, чем рассчитывали, и что они хотят тотчас ударить на Чолича. И хотя Вуйо считал неразумным идти на грабеж с такими деньгами в кармане (ведь Джюрицу могли убить, и кто знает, что было бы тогда с деньгами), однако ответил: «Пусть-де поступает по своему разумению, только бережет людей». Но после второго налета Вуйо послал человека, с тем чтобы тот обязательно привел Джюрицу прямо к нему, не позволяя ему никуда заходить. Однако до этого Джюрица успел встретиться с кленовчанином, которого послал к нему Йово.

Джюрица шел, трясясь как в лихорадке. Ватагу свою он распустил по домам, дав каждому по десять дукатов, задержал при себе лишь Новицу: страшно было остаться одному. Свернув к подножию Венчаца, они услышали со стороны леса условный свист ятака. Разбойники стали за деревья, подняли ружья на изготовку и ответили на свист. Несколько раз они повторили сигнал, чтобы приближавшийся к ним в темноте человек быстрее их нашел.

— Стой! — вполголоса приказал Джюрица, увидев невдалеке человека. — Кто таков?

— Это я, Джюра, от Йово…

— А, Миша! — воскликнул Джюрица, подходя к нему. — Что случилось, кто тебя прислал?

— Йово меня прислал. Узнал, что ночью ты придешь в Кленовик, и наказал ни в коем случае не заходить к Мато.

— Почему?

— Это он сообщил в уезд, что ты будешь ночевать у Йово, потому-то и подняли облаву.

— Не может быть!

— Да клянусь богом! Загляни к Вуйо, пусть он сам тебе расскажет; ему лучше все известно.