Лесной царь - [47]

— Не бей, прошу тебя, договоримся по-хорошему… — испуганно пролепетал он и неуверенно зашагал к дому.

В тот же миг завизжали дети, а вслед за тем в доме заголосила женщина.

— «Что они с ними делают?.. И там гайдуки?» — подумал Никола, забывая о том, что минуту назад видел еще двоих.

Когда Никола входил в дом, ему бросилась в глаза сноха: как-то странно присев у очага, она подняла над головой руки и в ужасе смотрела на разбойника, который стоял перед ней с занесенным ножом.

— Давай деньги! — крикнул Джюрица и замахнулся ножом.

— Хорошо, брат, хорошо, пожалуйста… вот на, вот сейчас… — бормотал Никола, стараясь вытащить из-за пояса платок. Но руки его дрожали, и он никак не мог совладать с ними. Схватив пальцами кончик платка, Никола силился его вытащить, но руки не слушались. — Погоди, погоди… вот сейчас… — только и лепетал бедняга, тыкаясь рукою в пояс.

Джюрица подошел, вытащил платок, развязал его и стал считать банкноты.

С минуту все молчали, глядя, как Джюрица своими грубыми пальцами перебирал бумажку за бумажкой. Да и сам Никола, увлекшись, принялся вместе с Джюрицей отсчитывать купюру за купюрой, словно и его заинтересовало, сколько окажется в пачке денег.

— Эй, да тут всего сто двадцать дукатов! Где еще восемьдесят? — спросил Джюрица.

— Да, да, брат… ровно сто двадцать… Больше нет.

— Как это нет? Урош должен был выплатить тебе по векселю двести.

— А, это точно… только Урош не все заплатил. Вот вексель, читайте… на нем написано, — ответил Никола и принялся шарить по карманам. — Вот он! — воскликнул наконец бедняга и протянул Джюрице вексель. — На нем все написано…

— Как не все отдал? Чтоб его! — возмущенно заревел Пантовац, словно ему намеренно нанесли ущерб.

— Нету, нету, человек… клянусь спасением души, нету! — оправдывался Никола за себя и своего должника.

— Ладно! — крикнул Джюрица. — Давай деньги, что за скотину и ячмень получены.

— Какие? Нету у меня, браток, клянусь богом!.. Нету…

— Чего нет… черт тебя дери!.. — взбеленился Джюрица. — А на ярмарках? На архангела Михаила за скотину пятьдесят взял да на Пантелея тридцать, а сколько тебе отвалил Дмитар за ячмень?

— За ячмень? — спросил Никола, дивясь, откуда Джюрице так точно все известно. — Правда, было, но я роздал людям, братцы. Роздал до последнего гроша, клянусь богом!..

— Лжешь, старая собака! — крикнул Пантовац, взмахнул ножом и ударил Николу по темени. Николу пронизала страшная боль, и одновременно он почувствовал, как по затылку потекла теплая струйка.

«Вот она, смерть! — пронеслось в мозгу. — Умирать так умирать!..» И эта мысль словно преобразила Николу, влила в него до сих пор неведомую ему силу, которую он даже не подозревал в себе. Глаза заволокло кровавым туманом… Никола ничего больше не различал, он видел лишь одного страшного человека с поднятым ножом. Никола хорошо знал, хорошо понимал: это чудовище несет ему смерть — неизбежную, страшную смерть, скорую и безжалостную. Но если в этот миг он уничтожит его, то тогда… тогда будет по-другому, лучше, а чем лучше, он не думал… Невыносимая боль терзала его все больше и больше, и Никола, почти инстинктивно, не размышляя, как утопленник, хватающийся за соломинку, быстро выхватил из-за пояса небольшой нож и с молниеносной быстротой вонзил его чудовищу в грудь. Он почувствовал, как нож вошел в мякоть по самую рукоятку, словно перед ним было говяжье бедро, которое он осенью обычно готовил для копчения. Потом Никола увидел, как глаза чудовища вытаращились, будто чему-то дивясь, и закатились. Чудовище был гайдук Пантовац. Он внезапно и как-то неестественно сел, а затем повалился навзничь на горящий в очаге огонь, и Никола понял, что убил Пантоваца. Но в то же мгновение что-то громко треснуло и с силой ударило его в висок. Никола упал, испуская дух…

А Джюрица стоял с еще дымящимся ружьем, удивленно смотрел на них, не в силах понять, что случилось, и думал: «Только что жило два человека, таких же точно, как я, и вот…» Голову Пантоваца охватил огонь, горели волосы, по всему дому смрад…

Услышав запах паленых волос, Джюрица чуть не закричал; растерянно озираясь по сторонам, он вдруг увидел над своей жертвой женщину. Это, склонившись над мертвым деверем и хозяином, причитала сноха, но Джюрица не слыхал ее голоса, а только удивился, откуда она здесь. Увидев двери, Джюрица одним прыжком очутился на дворе и, не разбирая дороги, кинулся к лесу. Пробежав немного, он стал и прислушался… Его охватил неописуемый страх перед одиночеством, перед самим собой, перед вечерними сумерками… Кто-то приближался. «Ах да, это, должно быть, товарищи. Я совсем о них позабыл», — мелькнуло у него в голове.

Ватага молча побежала вперед. Впереди всех, не глядя под ноги, мчался Джюрица. Лишь углубившись в лес, они умерили бег. Здесь, среди немой, мрачной лесной прохлады, Джюрица начал приходить в себя.

«Откуда я иду? Что там было?.. Ах да, я убил человека!..» При этой мысли у него сжалось, и похолодело сердце, на душу лег тяжелый камень; его пронзила страшная боль, охватило какое-то непонятное чувство, похожее и на раскаяние, и на сожаление, и на страх перед чем-то неведомым и непостижимым. Пробудилось новое, доселе дремавшее чувство и принялось терзать его, подобно зубной боли… Джюрица брел, одичало озираясь и испуганно всматриваясь в темноту, с открытым, пересохшим от жара ртом, как вскочивший с постели и убежавший из дому горячечный больной.