Лесной царь - [18]

Девушка подняла голову и сердито посмотрела на Сретена, который пошел было к ней, но, встретив ее взгляд, остановился как вкопанный и опустил голову.

— Чего за плетень спрятался, словно жеребят собрался пугать! — крикнула Станка сердито и двинулась дальше. Девушка искусно скрыла свое замешательство, на самом же деле ее очень удивило это неожиданное приветствие.

Сретен зашагал рядом.

— Я, знаешь, обходил пшеничное поле, потом вижу, ты идешь с ведрами… и подумал, дай-ка подожду… Знаешь, как его… пшеница у меня больно хороша: сотня копен наберется. А сливы до чего налились, во! Ежели нынче будет цена на них, дадут восемьдесят дукатов, не меньше… Слава тебе господи!..

— Слушай, как задумаешь жениться, сватов себе не ищи: сам ловко хвастаешь. Бабка Ружа и та лучше не сумеет.

— Как? Ей-же-ей, нет… — Сретен обиделся. — Я просто так говорю, а ты сразу… Не надо!.. Мой отец говорит…

— Ступай и расскажи о том Милеве, — прервала его Станка, — она частенько на тебя поглядывает.

— Нет этого… а если хочешь, я тебе скажу…

— Не надо, не надо, знаю я, о чем ты… Скажи обо всем Милеве, — снова перебила его Станка и повернула направо к дому.

Тем временем Вуйо, узнав о предупреждении властей, встревожился. Джюрица мог, чего доброго, покаяться, прийти к властям с повинной, ведь преступление его не так уж велико, и тогда все старания и планы Вуйо рассыплются прахом. Нужно было тотчас пресечь все пути к отступлению, и он принялся за дело. Прежде всего Вуйо строго-настрого велел Джюрице не высовывать носа из своей каморки: его-де усиленно разыскивают. Этим он лишал его возможности встретиться с кем бы то ни было и узнать о своем положении. Затем Вуйо позаботился о том, чтобы превратить Джюрицу в настоящего разбойника и тем самым сделать для него немыслимой явку с повинной.

В тот же день Вуйо позвал одного из своих наперсников и отдал ему какой-то наказ, а сам отправился в город. Разыскав на базаре своего главного городского агента, кузнеца Симо, он бросил ему мимоходом два-три слова и отправился к пивной «Европа».

— А, вот и третий! — воскликнул аптекарь, сидевший с Живко Цаплей, отставным полицейским приставом, когда увидел, что Вуйо в хорошем настроении, и похлопал ладонью по столу.

На пороге появился грязный, в замасленном переднике мальчик:

— Дай-ка нам Дарвина!

— Хо-хо-хо-хо! — засмеялся пристав, словно впервые услыхал эту остроту, хотя в разных вариантах она повторялась уже, наверное, несколько лет.

Поначалу аптекарь называл карты «Евангелием», однако заметив, что кое-кто из публики хмурится окрестил «философией». Утвердив это генеральное определение он принялся делить его на части, по представителям. Сначала — был Бэкон (это название продержалось дольше всего, ибо своей звучностью весьма импонировало захолустному городку), потом — Кант, потом Гус (точно неизвестно, что заставило аптекаря остановиться на имени чешского реформатора) и, наконец, Дарвин. Разумеется, аптекарю каждый раз приходилось разъяснять публике значение этих имен и тем самым, как он утверждал, «распространять научно-философские идеи в тихой Шумадии».

— Не тот ли это что утверждает, будто у человека есть хвост? Хо-хо-хо! — спросил пристав.

— Дядя, тебе сдавать, — обратился аптекарь к Вуйо, когда принесли карты.

— Сними-ка, племянничек, и заглянем, как говорится в книгу!

Аптекарь открыл восьмерку пик и начал сдавать…

Час спустя по улице прошел кузнец Симо. Поравнявшись с игроками он как-то странно кашлянул, тихо, осторожно, чтобы не привлечь ничьего внимания и зашагал дальше. Вуйо незаметно дернул правым плечом, так как сидел спиной к улице, и продолжал играть. Закончив партию, он неторопливо поднялся и с видом человека, который не знает, куда деться, двинулся по улице. Перед одной из кафан он встретил Симо.

— Что нового? — спросил он тихо.

— Завтра Милутин везет в Жабары задаток за ракию, — ответил Симо.

— Когда?

— На заре.

— Это точно?

— Так говорят.

— Добро, — ответил Вуйо и зашагал домой. По дороге его остановил, выйдя из овражка, наперсник.

— Разыскал? — спросил Вуйо.

— Разыскал, говорит, что может.

— Добро. Ступай сейчас же и скажи, пусть, как только смеркнется, придет ко мне домой, и ты приходи.

— Разве и мне… на дело?

— Придется, больше некому. Здесь нужны верные люди, — отрезал Вуйо, не оставляя никаких надежд на перемену решения.

— Прошу тебя очень… Знаешь меня недавно и без того впутывали…

— Знаю, все вы в кусты, чуть нет барыша. Человеку нужно только начать, ведь не могу же я посылать его с кем попало. Ты должен идти, — заключил Вуйо и пошел своей дорогой.

Придя домой, Вуйо направился прямо в комнату и остановился у заделанного бумагой окна. Джюрица изнывал от скуки. Двадцать раз он вылезал уже в оконце, разгуливал по комнате, перечистил все ружья и кинжалы и теперь снова томился от безделья. Приход Вуйо точно воскресил его.

— Куда ты запропастился, на мою беду? С ума схожу тут один.

— Скоро, скоро, не бойся! Завтра на заре за дело!

У Джюрицы екнуло сердце, но тягостное чувство быстро сменилось приятным: «Завтра, значит, на свободу!.. Можно будет побродить по лесам и лугам и досыта надышаться горным воздухом…»