Лесное море - [8]
Отец Мартуси работал на железной дороге. И там же работал Адам Доманевский, годом моложе его. А до того Адам звенел кандалами на каторге. Угодил он туда за то, что боролся за свободу Польши и состоял в партии «Пролетариат». Чего хотел этот «Пролетариат», Мартуся так и не поняла толком. После каторги Адам Доманевский отбывал ссылку. Жил не так уж плохо, кормился охотой в забайкальской тайге, а позднее стал работать на Китайско-Восточной железной дороге, и тут дела его пошли совсем хорошо, он даже домик себе построил.
Они поженились. И никто из поляков-эмигрантов здесь, на Дальнем Востоке, не венчался так торжественно, как они! Об этом Марта часто рассказывала своему сынку, да и все в Харбине помнили этот день. Белый кружевной костёл осаждала толпа земляков — собралась вся польская колония, добрых две тысячи человек, так как в тот день неожиданно прибывший из Гонконга папский легат, архиепископ Де Гебриан, должен был выступить с проповедью и заодно благословить чету новобрачных. Люди теснились у красиво убранной въездной арки, на ступенях и в самом костеле, украшенном внутри зеленью, польскими гербами и хоругвями цветов Польши, Франции и Ватикана. Взволнованные, объединённые одним чувством, они слушали слова, обращённые к ним с высоты епископского престола, слова о том, что древний французский девиз «Gesta Dei per Francos» теперь должен быть изменен. «Gesta Dei per Francos et Polons»[3] — вот как он будет звучать отныне.
И люди уже не чувствовали себя заброшенными на чужбине, лишними, находили в жизни своей высокий смысл, который выше всего личного, были увлечены величием своей троякой миссии здесь, среди язычников на Дальнем Востоке, — миссией поляков, католиков и европейцев. И окончательно растрогала всех невеста в белой фате, такая маленькая, что в свои двадцать лет казалась девочкой, которая пришла с отцом к первому причастию. Жениху же было никак не менее сорока, но все находили, что он мужчина хоть куда.
Всякий раз, как Марта впоследствии вспоминала этот великий день ее жизни, кончалось тем, что она утирала заплаканные глаза и твердила свое любимое: «Ох, и глупая же я!»
О чем она плакала? О том, что вышла за Адама? Но он был хорошим мужем: не пил, не играл, за женщинами не волочился. Всю жизнь работал и любил ее по-своему, молча, любил потому, что сжился с нею, и еще потому, что она, такая трогательная, кроткая и слабая, детски беспомощная, пробуждала в нем сознание своей силы и мудрости и инстинктивную потребность опекать её. Впрочем, по правде говоря, не известно, кто кого опекал. Ведь именно у нее, у этой «крошки», искал Адам всегда совета и утешения в черные дни, а их у него было в жизни немало.
Может, и до свадьбы дело дошло потому, что Марта однажды отправилась с ним в лавку выбрать для него добротную рубашку. Оба пережили тогда необычайные минуты: для Адама ново было то, что кто-то принимает в нем участие, для нее — что она может по-матерински заботиться об этом медведе.
«Отец твой был тогда ужас как заброшен, — рассказывала впоследствии Марта сыну. — Всегда он за все переплачивал, и вечно его надували. Ружьям, шкуркам, собакам он цену знал, ну а, например, носки выбрать хорошие или костюм и одеться по-людски — где там! Я хоть и глупая, а такого неряшества вытерпеть не могла…»
Вначале им жилось хорошо. С железной дороги Адам ушел и занялся скупкой мехов. Дело шло на лад, скоро они поселились уже в собственном домике и стали понемногу копить деньги в надежде, что через год другой смогут вернуться в Польшу с порядочными сбережениями. Но приехали новые люди из Польши, стали болтать о современных способах торговли, о крупных рынках и оборотах. Говорила я ему, что компаньоны эти разные не доведут до добра. А он не верил — как же, земляки! Ну и обобрали его, добились своего, а хуже всех оказался самый закадычный его приятель и земляк — Рыневич. Забрал все наличные деньги и удрал. Вот и пришлось нам отдать все имущество, даже домик, за долги по векселям.
Пошёл Адам в польское консульство правды искать, просил, чтобы помогли ему найти этого мошенника. Какое там — ищи ветра в поле! Не вытерпел он, наговорил резкостей консулу. А тут скоро началась перепись польских граждан. Ну и припомнили ему это, проучили бунтаря из «Пролетариата», чтобы знал приличия. «А где у вас документы, удостоверяющие польское подданство?» Правда, потом один сотрудник консульства шепнул ему, что не беда, если документов нет, их можно заменить сотней долларов. «Так я должен долларами доказать, что я поляк? Иди ты, пан, к чёртовой матери!»
