Лесное море - [180]

Багорный, уже собиравшийся уйти, остановился у выхода.

— А что же такое ты можешь рассказать о Среброголовом?

— Все!

Виктор, конечно, преувеличивал — ведь ему были известны только смутные отрывки этой истории. Он понимал, что неразумно сейчас открывать карты. Но слова вырывались сами собой под напором слепого гнева, страстного желания задеть Багорного за живое, поколебать эту ненавистную рассудительность и уверенность в себе.

— Сам ты все выболтал в жару. Вы убили невинного! Вождя, который в этих краях был знаменем восставших, которого все до сих пор ждут.

Багорный, пригнувшись, выбрался из окопа и, стоя на камне, глухо бросил оставшемуся внизу Виктору:

— Я не хочу забывать того, что ты для меня сделал. Но если вздумаешь мутить и сбивать с толку людей, я…

— Что? Велишь выстрелить мне в спину?

— Дурак! Поговорим, когда ты успокоишься.

Он ушел. А Виктор с сердцем швырнул в угол моток проволоки, который вертел в руках. Он был взбешен, отчаянно зол на себя. Вел себя как мальчишка, и Багорный опять взял верх.

Когда Виктор пришел на террасу, стоявший перед домом Иван спросил у него:

— Ну, что?

— Ничего.

— А те совещаются. И твоя тоже там.

— Знаю.

Он вовсе об этом не знал, но соврал для приличия:

— Она говорила, что совещание будет долгое.

Иван придвинулся ближе.

— Ничего не поделаешь, придется идти на попятный.

— Что ты хочешь сказать?

— Их большинство и будет еще больше, — зашептал Иван. — Они нас одолеют. Надо бить отбой. Скажем, что все наши возражения объяснялись несознательностью, а после беседы с товарищем Багорным мы поняли наши ошибки и честно хотим их исправить…

— Постой! Это ты каяться собрался? Развести самокритику — цзыво пипин, как это здесь называется.

— Пусть будет пипин, лишь бы все обошлось.

— Ну и кайся сам.

— Ну, ну, нечего пыжиться! И чего это вы, поляки, такие чванные?

— Иди ты к черту!

От раздражения Виктору даже выругаться как следует не хотелось.

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ, В КОТОРОЙ ВСЕ НАЧИНАЕТСЯ СНАЧАЛА

Через несколько дней предстояло идти к форту. Каким образом они, имея только сорок ружей, возьмут форт с многочисленным, хорошо вооруженным гарнизоном в бетонированных блиндажах — это знал один Багорный. Свой план он обещал открыть другим только на месте, накануне нападения, когда сойдутся вместе охотники обоих лесных сянов.

Между тем пришли Пэн и Ляо, сын Хуан Чжоу, арестованного в форте. И чтобы услышать принесенные ими вести, все собрались в большой комнате.

Ляо рассказал, что в форте опять начались работы, там заметны большая спешка и суета. Бетонировать перестали, блиндажи готовы и в них установлены пулеметы. Начали строить новое здание какой-то странной формы. Каково его назначение — непонятно. Арестанты работают с утра до ночи двумя партиями. Одна роет ров. Когда вода из реки хлынет туда и заполнит его, форт будет отрезан от тайги. Другая партия арестованных рубит лес. Видимо, это нужно для строительства или для расширения сектора обстрела. У арестантов вид ужасный.

Они, конечно, понимают, что конец их близок. Скоро они станут японцам ненужны и их расстреляют, так как им известен план форта… Японцы закладывают мины на подступах. Одна взорвалась, и на дереве в том месте висит голова козла. А на Высоком Коу стали появляться огни. Каждую ночь оттуда подают световые сигналы, но никто не умеет их читать.

— А какие они, эти сигналы? — спросила Ашихэ.

— Один долгий, потом два коротких и опять долгий.

— Это вызывают Седловину, это сигнал мне. Я должна вернуться на перевал, и как можно скорее.

— Да, надо торопиться, — подтвердил Ляо. — На «Домни» могут не выдержать. Вот Пэн вам расскажет, какая там беда случилась.

Должно быть, то, что случилось, совсем пришибло Пэна. Видно было, как трудно ему говорить.

Большинство присутствующих были ему незнакомы. Поэтому он обращался к Виктору.

— Старший брат, Ли больше нет в живых.

— Убили?

— Ли сама убила себя.

Он расстегнул воротник, и на шее стал виден ремешок из сыромятной кожи, какие обычно идут на упряжь.

— Вот этим… И я хотел сделать то же, но русская женщина сказала, что так сдаваться нельзя.

Швыркин знал эти два китайских слова «эго нэйжень» — русская женщина. Так китайцы называли его жену.

— Витя, о какой женщине он говорит? Может, о Нюре?

— Пэн, — промолвил Виктор. — Что мне тебе сказать? Сам знаешь… Мы росли вместе.

— Да. Вот я и пришел к тебе.

— Мы поклялись всю жизнь помогать друг другу.

— Старший брат, помоги мне умереть.

— Погоди, я ведь еще ничего не знаю… Возьми себя в руки и рассказывай спокойно.

— А разве я не спокоен?

Усталым, отсутствующим взглядом Пэн обвел окружающих, всех этих людей, кто хотел жить. Остановил глаза на Ашихэ, державшей у груди Малышку.

— У вас родился ребенок? И у нас с Ли тоже мог бы быть…

— Я слышал, что тебя и Ли схватили в Хайлине. И тебя отдали отцу, чтобы он сам тебя наказал.

— Это правда. Но отец меня не тронул. Погнал на работу и хотел в Праздник Лета женить на пятой дочери Тощего Шуня.

— А Ли отправили в барак арестованных?

— Ли копала с другими ров, потом работала на кухне. Ее приставили в помощницы к русской женщине, которая стряпает для солдат.

— Эту женщину Нюрой зовут?