Лесное море - [178]

Швыркин уже отказался от своего намерения идти вдвоем с Коропкой к форту. Его убедили, что Нюру он освободить не сможет и только выдаст себя, а значит, и всех их и, вероятнее всего, попадет в руки японцев. Сперва ему следует научиться ходить в тайге, как рысь, — вот как Виктор ходит. Пока пусть займется огородом, а рано или поздно, если верить Багорному, все они пойдут брать форт и тогда отобьют узников.

И вот Иван огораживал плетнем небольшой клин на южном склоне, выбранный ими под огород. Работал он, конечно, вместе с Коропкой. Подальше трудились на выкорчеванном участке в котловине Виктор, Эр-лянь и Сан-пяо, подготовляя целину для будущего посева. Чжи Шэн, взяв горсть серебряных гоби, отправился в деревню, где у него была родня, покупать лошадь. Кроме того, Багорный поручил ему переговорить с охотниками. Багорный уже свободно ходил по дому, а по каменной террасе — с палкой. И Люй Цинь заверял его, что в городе ноги будут служить ему, как до болезни. В тайге им труднее. «Ноги у тебя будуг здоровые, но постарше моих, — говорил Люй Цинь. — И, значит, не для тайги».

Чжи Шэн привел лошадь. Ее испытали, и она оказалась пригодной, но сильно заморенной. Поспешно вспахали поле, так как воздух гудел уже от первого налета птиц. Из птичьего рая у Зондских островов потянулись обратно в тундру журавли, гуси, лебеди, утки, кулики. От вечерней до утренней зари в небе шумели крылья, и в бескрайней мгле раздавались, как сигналы, голоса этих странников, хриплые крики, гогот, кряканье, резкий металлический присвист…

— Нас скоро будет много, целый отряд, — говорил Багорный. — Значит, надо запастись мясом, благо есть возможность его заморозить и сохранить до лета.

И четверо с ружьями пошли километров за двадцать к югу, где рождалась весна.

На Нижней пойме собрались птицы, перелетные и гнездившиеся там. В поисках пищи разлетались они по окрестным болотам, мшарам и заводям с причудливо изрезанными берегами. Чжи Шэн и Сан-пяо продирались сквозь непроходимую гущу тростников в лодке Люй Циня, а Эр-лянь и Виктор бродили в одиночку, каждый со своей собакой, на закате и на рассвете подстерегали птиц на путях их перелетов. Потом все сходились к общему шалашу, снося туда убитую дичь: лебедей — глухих и кликунов, казарок, гусей — белых, серых, краснозобиков и черных, которых русские охотники называли «ерусалимками», уток всех видов — крякуш, нырков, горных каголок и тех японских селезней, которые соперничают друг с другом великолепными воротниками разного цвета. Всю эту добычу навьючивали на лошадь и мула, и Чжи Шэн вез ее домой, а там ее переносили подземными ходами на лед в расщелине Белой горы.

Было начало апреля. Земля уже отогрелась, но воздух был резковато холодный. Маньчжурская весна медлила, и только на Нижней пойме она уже чувствовалась — должно быть, отсюда и начинала свой путь по сопкам и тайге. Здесь люди как бы попадали под благодетельный циклон, в сердце стихии, рожденной где-то в этих камышах от сияния воды и солнца и красками своими изгоняющей серость из мира, зовущей к новой жизни.

За мелким заливом, косматым от ряски, тростников, осоки, простиралась чистая гладь Цзинбоху, совсем как на Отрубленном Роге. Недоставало только луга, звенящего цикадами, и Ашихэ! Здесь было то же широкое дыхание озерных и камышовых просторов, и дни, как тогда, начинались и кончались шумом птичьих крыльев — утренними и вечерними перелетами. И в пьянящем, полном весеннего брожения воздухе было что-то, напоминавшее Виктору счастье первых дней и ночей наедине с Ашихэ.

Здесь он мог распрямиться с безмерно радостным облегчением после сложных переживаний последних недель, забыть о них в охотничьих трудах и приключениях, в растущем азарте состязания — кто больше набьет дичи.

Виктору было важно доказать не то, что он ни в чем не уступает опытным охотникам, а то, что он, самый младший из троих, всегда оказывается прав. Всякий раз, как он предлагал какой-то план или способ охоты или выбирал для нее место, товарищи выслушивали его молча, но делали так, как считал нужным Эр-лянь. И Виктор стал охотиться в одиночку, он пускал в ход все свои знания и чутье охотника, чтобы принести самые лучшие трофеи, — глядите, мол, кто был прав?

Однако на охотников это не действовало. И Виктор недоумевал. Что за черт! Ведь полгода назад слушались же они его? Тогда поважнее дела затевали, а все считались с его мнением, ждали его распоряжений. Конечно, по мере того как к Багорному возвращались силы, он, Виктор, утрачивал влияние. Это было не очень-то приятно, но справедливо и понятно. У Багорного большой жизненный опыт, организаторский талант, он настоящий руководитель. Но уступать Эр-ляню, темному, безграмотному таежнику?

Нет, в поведении трех охотников Виктор чуял нечто более серьезное, чем мелочное самолюбие и бессмысленный дух противоречия. Это было недоверие! Он заметил, что, в какую бы сторону он ни пошел, всегда Эр-лянь охотится тут же поблизости. Возвращаясь через болота, он находил его следы. Значит, Эр-лянь, вместо того чтобы, как было условлено, стрелять гусей в заливе Четырех островов, шел туда же, куда он, — следил за ним?