Лесная невеста - [58]

Слух о том, что у Елаги появилась откуда-то взрослая дочка, уже к вечеру облетел Радогощ, и у зелейницы целый день толпился любопытствующий народ. Старшие из соседей смутно припоминали, что у ведуньи и впрямь когда-то родилась девочка, да только быстро умерла… Вот только когда же это было… Ну-ка, дед, вспомни… То ли пятнадцать, то ли двадцать лет назад… Вроде еще до войны, когда здесь хозяйничали смолянские рати с воеводой Гневогостем, а может, уже после, когда молодой князь Столпомер выгнал захватчиков и сам стал приезжать сюда за данью, как до него его отец… Да нет, Нежалька уже тогда замужем была, значит… Нет, что ты болтаешь, наш дед Покляпа еще жив тогда был! Старухи спорили, но никак не могли прийти к согласию. Да и что оно дало бы, если никто не мог ответить, эта ли девочка вдруг оказалась все-таки жива или другая пришла неизвестно откуда. А сама Елага молчала и только улыбалась в ответ на все расспросы.

О той девочке, что пропала в лесу возле города каких-то пять лет назад, почему-то ни одна душа не вспомнила.

Зато девушки восхищенно ахали при виде искусно вышитых рубах, рушников и платочков, которые Дивина достала из своего узелка; она каждой дарила по пояску или платку, а в узелке оказывалось и еще, и еще… Это было ее «приданое» от Леса Праведного. Он всегда щедро награждает внучек, уходящих к людям, но и предупреждает: вся их мудрость и вся его щедрость – только до замужества.

В тот же вечер девушки повели ее на первые посиделки наступившей зимы – изба-беседа стояла тут же, у Елаги, так что Дивина вдруг оказалась не гостьей, а хозяйкой девичьих посиделок. Наступил Сварогов день[29], девичий праздник, еще называемый куриным, потому что начинается он всегда с того, что девушки отправляются по дворам воровать кур, чтобы приготовить из них угощение для парней-женихов. И тут Дивина оказалась впереди – никто лучше ее не знал всех тонкостей премудрых обрядов, всех нужных заговоров, оберегов и песен. Она не просто помнила, что и как нужно делать, – она знала, почему то или другое надо делать именно так, и с ней самые древние, привычные обряды получили новую жизнь, посвежели, наполнились особым смыслом. Даже старые старухи, бабки и прабабки нынешних невест, приходили теперь в беседу, и при виде Дивины им почему-то с особой яркостью вспоминалась собственная молодость. Каждой бабке казалось, что сама она была в девичестве именно такой, как теперь Дивина!

Не прошло и недели, как уже весь Радогощ знал Дивину, и она помнила всех по именам, никогда не путала, кто чья жена или сестра. Со всеми она была весела и приветлива, и при этом каждому казалось, что он нравится Дивине как-то по-особенному, что им она в душе интересуется больше, чем другими, потому что видит в нем достоинства, скрытые от недогадливых прочих.

И сама Дивина за несколько дней так освоилась в Радогоще, словно родилась здесь и ни на день не покидала дома. Как, живя у Леса Праведного, она забыла, откуда пришла к нему и как жила раньше, так и теперь она почти забыла лес и чувствовала себя так, будто в детстве играла вместе с Малянкой, Лисёной, Вертлянкой, Нивяницей, Пригожей и всеми прочими.

Приближалась Макошина Неделя, во всех избах толковали о свадьбах, даже там, где не было женихов и невест. Дивина начала ловить на себе смущенные, опасливые взгляды девушек: те понимали, на кого теперь смотрят все женихи. И хотя Дивина уже говорила, что не собирается замуж, девушки все же опасались ее соперничества. Ведь стоило Дивине выйти из ворот, как рядом непременно оказывался кто-то из парней. Каждый день, не дожидаясь приглашения, парни приходили к Елаге колоть дрова, носить воду, чистить хлев; каждый старался изо всех сил в надежде, что потом его позовут в избу и что Дивина, белолицая, румяная, угостит молоком и кусочком теплого хлеба. Кто с кем гулял на весенних игрищах – все было забыто.

Особенно часто колол дрова Горденя, первый парень в Радогоще. Его родня не возражала против того, что теперь он гораздо чаще помогает по хозяйству зелейнице, чем матери, – у Крепенихи другие помощники в доме найдутся, а получить такую невестку она считала очень желательным. В то, что такая красавица и умница вовсе не пойдет замуж, Крепениха не верила. «Бывает, что старая девка ведуньей делается – если хромая, или слепая, или еще какая увечная, или испорченная! – приговаривала она. – А если девка здоровая, красивая, то раньше или позже все равно ей замуж идти. Красный мак покрасуется да зернышками рассыплется, так и девка, одна ей дорога».

Только в одном доме поведением Гордени были смущены: у Зобни. Кривуша, старшая Зобнина дочь, уже не первый год вилась возле Гордени, и все привыкли считать, что дело кончится свадьбой. Красавицей ее трудно было назвать: невысокая ростом, плотная и крепкая, она родилась с искривленной шеей, из-за чего держала голову как бы вперед и выглядела слегка горбатой. Толстая, тяжелая темно-русая коса у нее была заплетена гладко и всегда свисала через плечо на грудь, и оттого казалось, будто голова склоняется под тяжестью этой косы. Лицо у нее было свежее, румяное, но из-за густых черных сросшихся бровей оно всегда казалось озабоченным.