Лес за пределами мира - [27]

Итак, ему ничего не оставалось, как отправиться в чащу, где был убит лев, и когда он пришел туда, день был в самом разгаре, стояла страшная жара. Он продолжал идти и достиг того места, где лежала госпожа, когда упала на землю перед ужасным зверем, — трава все еще хранила отпечатки ее тела, — несколько напоминающие отпечаток зайца. Но когда он приблизился к тому месту, где был убит великолепный зверь, — о, чудо! — он не нашел никаких следов, кроме своих собственных, и двух выпущенных им стрел, одну с красным, а другую с синим оперением. Первой его мыслью было, что кто-то побывал здесь прежде него и оттащил тело зверя подальше. Но мысль эта заставила его рассмеяться: такого просто не могло быть, ведь в таком случае должны были остаться следы перемещения такой огромной туши, следы крови и шерсти на траве, если бы они порубили ее на куски, следы ног. Он пришел в смущение, снова рассмеялся, и сказал презрительно, обращаясь к самому себе: я считал себя героем, совершившим подвиг, но теперь вижу, что я стрелял в пустоту, и ничто иное, как пустота была поражена мечом сына моего отца. И что бы я ни думал прежде, теперь я вижу, что эта земля наполнена ложью, здесь нет ничего реального, кроме, может быть, меня самого. Может быть даже, что сейчас исчезнут и трава, и деревья, и я окажусь летящим сквозь облака.

Он повернулся и отправился обратно по дороге, ведущей к Золотому Дому, размышляя, что еще может ожидать его, и шел очень медленно, отягощенный своими мыслями. Так пришел он к тому месту, где они упустили оленя, и, все еще поглощенный своими думами, немного поплавал в озере, после чего продолжил путь, так ничего и не решив.

Он медленно брел по дороге, день шел на убыль, и почти перед самым закатом он приблизился к дому; скрытый низким кустарником, он остановился и огляделся.

И вот, пока он стоял, то заметил фигуру женщины на крыльце, с нетерпением смотревшей по сторонам; а затем быстро сбежавшей по ступеням навстречу Уолтеру, который сразу узнал служанку.

Она приближалась, и когда расстояние между ними сократилось до трех шагов, то остановилась и подала условный знак, после чего произнесла приглушенным голосом:

— Слушай меня! и ничего не говори, пока я не закончу: я назначила тебе свидание, потому что заметила некое существо, которое мне нужно было обмануть. Но твоею клятвой, твоей любовью, и всем твоим благоразумием, заклинаю тебя не приходить ко мне этой ночью, как я просила тебя прежде! Приходи скрытно в ореховую рощу возле дома, ближе к полуночи, и жди меня там. Ты понял меня, и сделаешь так, как я говорю? Скажи только "да" или "нет", у меня нет времени на длительный разговор. Кто знает, не следит ли кто за мной?

— Да, — поспешно отвечал Уолтер, — но, единственная моя, любимая…

— Ни слова больше, — сказала она, — надейся на лучшее…

И, повернувшись, она быстро убежала, но не тем же самым путем, каким пришла, но другим, словно бы собираясь войти в дом с другой его стороны.

А Уолтер медленно направился к дому, думая про себя, что вот сейчас, в настоящий момент, он ничего не может сделать, а если бы и мог, то ему следовало воздерживаться от этого, и находил, что не много мужества в поведении, подобном пешке на шахматной доске, повинующейся рукам игрока.

И, пока он шел, перед ним стояло лицо девушки, его выражение, когда она подбегала к нему, и во все то недолгое время, пока она находилась перед ним; и все невысказаннное им ей, и боль, испытываемая от любви к ней, и страдания души, все это разом терзало его.

Он поднялся на взгорок, откуда мог видеть видеть более, чем со своего прежнего места, и вот Золотой Дом, сиял и переливался красными оттенками в лучах заходящего солнца. И еще, кто-то шел по направлению к нему, на фоне блеска золота, стали и серебра; о, чудо! это был сын короля. Они приблизились друг к другу, сын короля развернулся и пошел рядом с ним, и весело сказал:

— Я рад встрече даже с тобой, оруженосец моей госпожи! Я говорю тебе это из вежливости, и это должно означать для тебя, что я буду счастлив, и сегодня вечером, и завтра, и еще много-много дней; должно быть, ты удивлен, ведь я не особенно-то был с тобою вежлив?

Его лицо сияло радостью, его глаза светились счастьем. Он был красивым человеком, но Уолтеру показался как будто больным; он ненавидел его так сильно, что едва заставил себя отвечать ему, он постарался скрыть свои чувства и сказал:

— Благодарю тебя, королевич; это очень хорошо, что кто-то счастлив в этой земле.

— А ты, разве ты несчастлив, оруженосец моей госпожи? — спросил тот.

Уолтер и в мыслях не держал открывать этому человеку свое сердце, вовсе нет, даже на малую толику; ибо он считал его своим врагом. А потому, он улыбнулся несколько глуповатой улыбкой, как человек, счастливый в любви, и отвечал:

— Нет-нет, конечно же, я тоже счастлив. Разве может быть иначе?

— В таком случае, — сказал сын короля, — почему ты говоришь, что радуешься тому, что в этой земле есть кто-то счастливый? Кто, по-твоему, здесь несчастлив?

И он пристально взглянул на него.

Уолтер медленно отвечал:

— О ком я так сказал? Говоря так, я думал о тебе; в тот первый раз, когда я увидел тебя, да и после того, та казался чем-то угнетенным и обеспокоенным.