Лес священного камня - [36]

И это ты нам не вменяй, о дух…

Он помазал бахрому на правой стороне жертвенника и землю. Время от времени Бап Тян или другой старик, не сходя с места, громко читали вместе с Тонг-Бингом несколько строф.

Сиенг положил подарки в бамбуковый сосуд с набором экскрементов и полил их спиртным, потом положил в сосуд два пера — утиное и куриное. Оба виновных вышли на середину течения. Тиенг с напускной грубостью подтолкнул Анг вперед. Крэнг-Джоонг, «священный человек деревни», вошел в воду, а за ним Сиенг с бамбуковым сосудом в руках. Он остановился перед провинившимися на равном расстоянии от каждого, взял перо, окунул его в отвратительную смесь и поднес к подбородку Тиенга: «раз», потом к подбородку Анг: «раз», опять к Тиенгу: «два», к Анг: «два» — и так до восьми, после чего обратился с длинной тирадой главным образом к духу-дракону (духу воды). С самого начала церемонии виновные стояли спиною к собравшимся. При каждом ударе пера по подбородку Тиенга сводило от позыва к рвоте, и он прямо-таки складывался пополам. Анг же ни разу и глазом не моргнула.

Окончив моление. Крэнг бросил в воду перо, а Си-енг — содержимое сосуда, а потом и сам сосуд. Виновные вымыли подбородок, ноги и руки. Крэнг чуть было не вышел из воды, не очистившись, но несколько человек напомнили ему об этом. Он снова зашел на середину течения и вымыл руки и ноги.

Тонг-Бинг продолжал молиться. Наконец он вошел в реку с бутылкой рнэма и калебасой, где лежали угли и пивная барда, пропитанная кровью трех жертв, опустил ее на воду и вылил туда часть рнэма. Все начали молиться. Затем он пустил калебасу по течению, прося угли донести дары до духа-дракона. Под конец он вылил содержимое бутылки в реку и вышел на берег.

Все возвратились в деревню.

Во время церемонии не переставал моросить дождь, а к концу он стал проливным.

Несмотря на дождь, остатки принесенных в жертву животных опалили во дворе, так как при подобных жертвоприношениях запрещается делать это в помещении.

Народ снова собрался у Чар-Риенга освящать кувшины, что входит в обязанность «тех, кто вершит правосудие». У первого кувшина стали я и мой джоок Кронг Коротышка; у второго — «священный человек деревни» Крэнг и хранитель рнутов Банг Беременный. Мы вставили трубочки в кувшины, произнесли моление, упомянув о только что совершенном тройном жертвоприношении, и начали пить.

Банг Беременный взял мнонгскую пиалу, наполненную пивной бардой, пропитанной кровью трех жертв, и вместе с виновными пошел к себе, чтобы помазать кровью обрядовое топливо. Оно лежало в веялке, помещенной между стропилами крыши и соломенным перекрытием. Вытащить веялку не удалось, поэтому помазали только ее.

Помазание сопровождалось молениями.

После помазания мы заметили, что Кронг Коротышка продолжает пить из первого кувшина, у которого он сменил меня. Он обратился к Тиенгу:

— Отныне ты не можешь жить здесь, тебе придется уйти и найти себе жену в другом месте. Приходи жить ко мне, будешь ходить в лес за дровами и собирать овощи.

Танг из Пхи Сроони его поддержал:

— Иди с Кронг-Бингом, а Анг поищет себе здесь мужа.

Тиенг не ответил.

Кронг-Бинг хотел бы, чтобы Тиенг женился на хоро-шенькой Гриенг, его долговой рабыне. Свободный человек не становится рабом, женившись на рабыне, но его дети попадают в ту же зависимость, что и их мать, и надо быть очень хорошим работником, чтобы освободить жену и детей, а это совсем не для Тиенга..

Но в данный момент, по-видимому, не это беспокоило Тиенга.

Кронг-Бинг становился все более и более красноречивым. Он хвастался своими богатствами и известностью и рисовал Тиенгу приятную жизнь, которую он будет вести у него в Ндуте… Танг поддакивал куангу, упирая на то, что любовники должны расстаться и что его брату повезло, что он может поселиться у такого уважаемого человека. Он даже посоветовал Кронг-Бингу заставить Тиенга как следует поработать[52].

Во время этих разглагольствований по поводу его судьбы Тиенг, сидя на корточках среди мужчин, не произнес ни слова. Его молчание означало отказ.

Полчаса спустя Кронг Коротышка предпочел переменить тему. Он спел и продиктовал мне старинные песни, превознося попутно свои любовные похождения. Вскоре он перешел к песням о выпивке и даже непристойным. Всюду слышался хохот. Обстановка совершенно изменилась. Даже провинившиеся поддались общему настроению. Тиенг, который теперь вместо Анг подливал порции воды в кувшины, вступил в разговор. Он сообщил Чар-Риенгу, что сегодня же вечером принесет жертву, чтобы снять с него табу, тяготеющее по его вине над Чаром и всей его семьей.

Уже смеркалось, когда Кронг-Бинг перед возвращением в Идут зашел ко мне домой, где я ужинал. Он спросил, может ли он, следуя традиции, потребовать янг дам, чтобы смыть с себя скверну. Это будет не плата, а очищение, на которое он имеет право.

Около восьми часов вечера пришла Анг пригласить меня на жертвоприношение, которое совершит Тиенг. Она до того расхрабрилась, что одна вошла в мой дом и попросила сигарету, на что до сих пор не решалась ни одна деревенская женщина. У Чар-Риенга собрались все обитатели его длинного дома. Кроме них было лишь несколько любопытных или желающих выпить. Первые уже пресытились, а вторым не на что было особенно надеяться. Ведь подготовили лишь крошечный кувшинчик без горлышка —