Леопарды Кафки - [20]
Кафка. Найти Кафку, рассказать ему откровенно все как есть: не могу, мол, понять, в чем мое задание, объясните мне, пожалуйста, о чем тут речь, скажите, что я должен делать, и я это сделаю.
Улица Алхимиков была недалеко. Он бросился туда бегом, молясь, чтобы Кафка оказался в своем крошечном домике.
Прибежал, запыхавшись. Дверь и окна были закрыты, но в щели пробивался слабый свет. Да, писатель был дома.
Мышонок постучался, сначала робко.
Никто не ответил.
Мышонок постучал еще раз, сильнее.
Вздох, глубокий вздох услышал он за дверью. Вздох, как будто говорящий: ну чего им от меня надо? Отчего не оставят меня в покое? Почему я не могу тихо сидеть себе и писать свои истории — о леопардах, врывающихся в храмы, о людях, превращающихся в насекомых, — и пусть кто-то считает их абсурдными, но это мои истории, истории, на которые я положил жизнь, что тоже абсурдно, но так уж мне захотелось — что поделаешь? Мало отца-тирана, мало скучной бюрократической службы, мало неудач с невестой — тут еще кого-то принесло!
Вздох смутил Мышонка. Какое право он имел донимать бедного Франца Кафку своими проблемами? Но он тут же осадил сам себя: какого черта, это ведь товарищ по борьбе, хоть и незнакомый товарищ, а товарищи для того и товарищи, чтобы помогать друг другу, к тому же речь идет не о личной услуге, речь о деле, а дело выше всяких мерлехлюндий, выше права интеллигента на частную жизнь — интеллигенты вообще всегда, на взгляд революционера, пока не докажут делом обратного, подозрительны (за редким исключением, как Маркс, Энгельс и Троцкий).
Дверь открылась. Перед Мышонком стоял молодой еще человек, высокого роста (на самом деле для маленького Мышонка все были великанами, но тут рост был действительно выше среднего); с угловатыми чертами лица, с темными волосами и глазами, с большими ушами. И худой. Очень худой. Худоба и пристальный, пронизывающий взгляд произвели особенно сильное впечатление на Мышонка.
— Что вам угодно? — спросил Кафка.
Спросил вежливо, но с некоторым нетерпением, более чем оправданным: через полуоткрытую дверь Мышонок видел стол и пишущую машинку. Он оторвал писателя от работы.
— Я по поводу текста…
— Текста? — Кафка наморщил лоб. — Какого текста?
— Текста, который вы мне прислали…
— А! — теперь он вспомнил. — Это вы мне звонили. — Тут он заметил, что Мышонок все еще на улице, под падающим снегом. — Да вы заходите, заходите. Поговорим в доме.
Беньямин вошел. Внутри дом оказался еще меньше, чем выглядел снаружи. Мебели мало: стол, несколько стульев, лежак, полки, набитые книгами.
— Не обращайте внимания на беспорядок, — сказал Кафка. — Как видите, это рабочий кабинет. Садитесь, пожалуйста. Извините, мне нечем вас угостить… Я здесь не обедаю. Извините за холод: отопление никуда не годится.
— Не беспокойтесь, — ответил Мышонок, — для меня это все не имеет значения. — Он секунду поколебался и добавил: — Дело — прежде всего. Любые жертвы ради дела оправданны.
Он надеялся, что эта фраза послужит зашифрованным посланием. Надеялся, что при этих словах Кафка просияет и воскликнет: да, товарищ, ради дела можно пойти на все, даже на кражу золотых стаканчиков, так давай, давай составим план, обсудим детали. Но хозяин дома не сказал ничего такого: оба сидели молча друг против друга. Кафка все так же пристально смотрел на посетителя, как будто ожидая, что тот скажет, зачем пришел. Молчание становилось тяжелым, напряженным, отчего тоска в душе Мышонка только усиливалась. Почувствовав это, Кафка, который постоянно имел дело с покалеченными на производстве рабочими, решил прийти гостю на помощь. Он задал вопрос:
— Ну, как вам текст?
— Текст? Текст прекрасный… Леопарды в храме… Прекрасный… Леопарды врываются в храм… Действительно чудесный…
— Он годится?
Мышонок не очень понял вопрос. Но ему не хотелось показывать свою растерянность:
— Годится ли? Конечно, годится. Проблема в том, что он…
— Темен, — договорил за него Кафка с легкой улыбкой. — Вы это хотели сказать? Непонятен. Я знаю. Все мои тексты сложны для понимания. Поэтому мне так трудно их публиковать.
Мышонок заерзал на стуле.
— Да… Ну да, это правда. Но я понимаю, что таким он и должен быть… Что текст должен казаться загадочным… В конце концов, учитывая, для чего он написан…
Кафка, казалось, погрузился в собственные мысли.
— Темнота, — проговорил он наконец. — Некоторые считают, что в этом проблема. Для меня в этом — решение проблемы.
— Для меня тоже, — поспешил согласиться Мышонок. — Я думаю, что ясность в этом случае была бы смерти подобна.
Теперь наступила очередь Кафки удивиться:
— Смерти подобна? Ну это, пожалуй, преувеличение…
— Нисколько, — настаивал Мышонок. — Учитывая нынешнюю ситуацию, ясность была бы непростительным риском.
— Вижу, вы радикал, — сказал Кафка с бледной улыбкой.
— Радикал? Да, я радикал. Радикал — это как раз обо мне, — с гордостью заявил Мышонок. Потом понял, что, возможно, переборщил, и поправил себя: — То есть я им стремлюсь быть. Радикалом. Дойти до самых корней. Хочу обличить всех, кто должен быть обличен, хочу разрушить все, что должно быть разрушено.
— Разрушить, — пробормотал Кафка. — Да, возможно, вы и правы. Возможно, творчество — тоже своего рода разрушение.
Книги Моасира Скляра прежде не были известны русскоязычному читателю, но, несомненно, после знакомства с романом «Кентавр в саду» вы станете поклонниками этого мастера.Романтическая история мальчика-кентавра, родившегося в семье евреев-эмигрантов, не может оставить читателя равнодушным. Герой мучительно долго добивается воплощения своей мечты, а достигнув ее, понимает, что пожертвовал слишком многим.
Проблематика в обозначении времени вынесена в заглавие-парадокс. Это необычное использование словосочетания — день не тянется, он вобрал в себя целых 10 лет, за день с героем успевают произойти самые насыщенные события, несмотря на их кажущуюся обыденность. Атрибутика несвободы — лишь в окружающих преградах (колючая проволока, камеры, плац), на самом же деле — герой Николай свободен (в мыслях, погружениях в иллюзорный мир). Мысли — самый первый и самый главный рычаг в достижении цели!
О книге: Грег пытается бороться со своими недостатками, но каждый раз отчаивается и понимает, что он не сможет изменить свою жизнь, что не сможет избавиться от всех проблем, которые внезапно опускаются на его плечи; но как только он встречает Адели, он понимает, что жить — это не так уж и сложно, но прошлое всегда остается с человеком…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В жизни каждого человека встречаются люди, которые навсегда оставляют отпечаток в его памяти своими поступками, и о них хочется написать. Одни становятся друзьями, другие просто знакомыми. А если ты еще половину жизни отдал Флоту, то тебе она будет близка и понятна. Эта книга о таких людях и о забавных случаях, произошедших с ними. Да и сам автор расскажет о своих приключениях. Вся книга основана на реальных событиях. Имена и фамилии действующих героев изменены.
С Владимиром мы познакомились в Мурманске. Он ехал в автобусе, с большим рюкзаком и… босой. Люди с интересом поглядывали на необычного пассажира, но начать разговор не решались. Мы первыми нарушили молчание: «Простите, а это Вы, тот самый путешественник, который путешествует без обуви?». Он для верности оглядел себя и утвердительно кивнул: «Да, это я». Поразили его глаза и улыбка, очень добрые, будто взглянул на тебя ангел с иконы… Панфилова Екатерина, редактор.
«В этой книге я не пытаюсь ставить вопрос о том, что такое лирика вообще, просто стихи, душа и струны. Не стоит делить жизнь только на две части».
Стихи шведского поэта, писателя, драматурга Рагнара Стрёмберга (1950) в переводах Ольги Арсеньевой и Алеши Прокопьева, Николая Артюшкина, Айрата Бик-Булатова, Юлии Грековой.
Если бы мне [Роману Дубровкину] предложили кратко определить суть поэмы Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим», я бы ответил одним словом: «конфликт». Конфликт на всех уровнях — военном, идеологическом, нравственном, символическом. Это и столкновение двух миров — христианства и ислама, и борьба цивилизации против варварства, и противопоставление сельской стихии нарождающемуся Городу. На этом возвышенном (вселенском) фоне — множество противоречий не столь масштабных, продиктованных чувствами, свойственными человеческой натуре, — завистью, тщеславием, оскорбленной гордостью, корыстью.
От автора:Это документальное повествование, в основе которого лежат рассказы и воспоминания Абдулрахмана и Кейти Зейтун.Даты, время и место событий и другие факты были подтверждены независимыми экспертами и архивными данными. Устные воспоминания участников тех событий воспроизведены с максимальной точностью. Некоторые имена были изменены.Книга не претендует на то, чтобы считаться исчерпывающим источником сведений о Новом Орлеане или урагане «Катрина». Это всего лишь рассказ о жизни отдельно взятой семьи — до и после бури.
Рубрика «Чай по Прусту» (восточно-европейский рассказ).«Людек» польского писателя Казимежа Орлося (1935) — горе в неблагополучной семье. Перевод Софии Равва. Чех Виктор Фишл (1912–2006). Рассказ «Кафка в Иерусалиме» в переводе Нины Шульгиной. Автор настолько заворожен атмосферой великого города, что с убедительностью галлюцинации ему то здесь, то там мерещится давно умерший за тридевять земель великий писатель. В рассказе «Белоручки» венгра Бела Риго (1942) — дворовое детство на фоне венгерских событий 1956 года.