Леопард за стеклом - [9]
Пока мы с Мирто мылись, мы немного взбодрились, и не успели улечься, как тут же сцепились друг с другом, и всё из-за того, какое имя дать нашей бочке. Я очень хотела, чтобы ее назвали «Дэвид Копперфильд»…
— Глупости! — бушевала Мирто. — Правильно я говорю, что ты еще ребенок. Вы только послушайте, она бочку «Дэвидом Копперфильдом» будет звать!
— Но что в этом такого? — продолжала настаивать я. — Это так красиво! Мы напишем на бочке красной краской, и все будут ее видеть издалека и говорить: «Смотрите! „Дэвид Копперфильд“ идет!»
— Даже не заикайся об этом! — предупредила меня Мирто. — Станешь посмешищем.
Тогда мы, видно, начали кричать слишком громко, потому что дедушка поднялся наверх — посмотреть, что происходит.
— Древние говорили: «Духом своим владей и гнев укроти», — сказал он. — Что означает «сдержи свой гнев». Если одна злится, другая, прежде чем ответить, пусть сосчитает до десяти, и злость пройдет.
Дедушка вышел, но Мирто опять взялась за свое:
— И как ты только додумалась до таких глупостей?! «Раз… два… три…» — начала я считать про себя.
— Даже маленькая Авги будет над тобой смеяться, — гнула свое Мирто, не дождавшись моего ответа.
— Конечно, что тебе сказать! Даже не отвечай!
«Семь… восемь… девять…»
Мирто кинула в меня подушку, и ее угол попал мне в глаз.
И дедушка еще говорит: «Сдержи свой гнев, досчитай до десяти!» Я вскочила и ущипнула ее, она дала мне пинка, и мы снова улеглись в свои кровати, упрямо повторяя: «ОЧПЕЧА! ОЧПЕЧА!»
Наступила тишина. Я бы очень хотела знать, заснула Мирто или нет. Но тут послышался ее шепот:
— ОЧСЧА! «Арион» — вот как мы назовем бочку!
— ОЧСЧА… — пробормотала я и тут же заснула.
Дни отчаяния
Стаматина
Никос приезжает
Три печальные истории
Дни проходили так быстро, что мы и заметить их не успевали. Только суббота и воскресенье, казалось, длились целую вечность — по вечности на каждый из этих дней. Может, потому, что это были «дни нашего отчаяния». И мало нам было других огорчений, так еще по воскресеньям по полдня приходилось проводить с Пипицей — большие неприятности у нее дома, где мы вынуждены были торчать на веранде возле взрослых, играя в пять шариков. А что еще можно было делать рядом с родителями, которые проводили время за картами или обсуждали свои взрослые и крайне нудные вопросы?
На этот раз, когда мы встали после дневного отдыха — да-да, мы еще и днем спали, когда папа приезжал в Ламагари, — то увидели на стуле возле нас огромные банты из органзы: стоит их надеть, и вы тут же превратитесь в огромную подарочную коробку с шоколадом. Так вот, как только мы это увидели, то тут же вспомнили, что сегодня воскресенье и что наши «дни отчаяния» продолжаются безо всякой надежды на спасение. Мы отправились к Пипице и, сидя на веранде, умирали от скуки, выслушивая ее подробнейший рассказ о том, сколько пришито воланов к юбке, которую ей заказали ко дню рождения. Нолис и другие ребята играли в войну, специально пробегая туда-сюда мимо веранды. В какой-то момент они затеяли прятки и поставили Нолиса водить. А он, вместо того чтобы сказать: «Пять пузырей бумаги белей — мама, папа, бум! Аберум!» — мы всегда так говорили, когда водили, — поменял слова и начал считать, посматривая на веранду и проверяя, хорошо ли мы его видим и слышим:
— Ну, я ему завтра задам! — злобно прошипела Мирто и, сдернув с головы банты, засунула их в карман.
Мама, кажется, что-то заметила, потому что, сжалившись над нами, предложила прогуляться всем вместе к морю.
— Только не ходите далеко, — тут же встрял папа, — уже стемнело. Как бы вам не поскользнуться на камнях…
Хорошо, что Пипица не потащилась с нами: ее отец, который тоже приезжал только на выходные, сообщил, что… ему еще хочется побыть с ней.
Мы пошли к молу, но из ребят там уже никого не было. И куда только они все делись, хотела бы я знать? Может, уплыли на лодке кир Андониса? А мы? Пригвожденные, как больные, к веранде, да еще в компании Пипицы — большие неприятности! Мы кипели от злости и даже набросились на маму:
— Что вы нас как кукол вырядили на эту веранду!
— Зачем только нужны такие воскресенья!
— Мы вам уже не младенцы!
Мама ничего не отвечала. Сидела и смотрела на море. Она очень маленькая, просто капелька, так что мы даже не воспринимали ее как маму.
Вот мама Пипицы — это да! Толстая-претолстая, с двойным подбородком. А наша — худая, небольшого росточка, еще немного — и мы с Мирто станем выше нее.
— Да что это за мама, — говорит Мирто, — если она носит обувь тридцать четвертого размера!
А у Мирто — уже тридцать пятый.
Мы бы тоже хотели маму толстую, чтобы она носила корсет на китовом усе и со шнуровкой, которая доходит до самых чашек… Мы как-то видели маму Пипицы в таком корсете, он еще был розовый.
Кто бы нас с мамой ни увидел вместе, все принимают ее за нашу старшую сестру. Еще немного, и мы сами в это поверим. Я думаю, она хотела бы быть нашей сестрой, бегать с нами по скалам за крабами, а не сидеть часами на веранде Пипицы. Мне жалко ее, бедняжку, потому что для нее каждый день — «день отчаяния». И мне кажется, что и взрослые не очень-то берут маму в расчет, потому что, если мы просим у нее разрешения на что-нибудь, ее «да» никогда не бывает достаточно. Мы должны спросить еще кого-нибудь… кого-нибудь взрослого. Дедушку, папу или тетю Деспину.
