Леопард на солнце - [2]

Несмотря ни на что, он был мечтатель, притом безнадежный, всю жизнь таким оставался.

Когда он в реальном мире реальных людей, он безжалостен и неумолим. Он – тигр, он – кнут, он – молния. Но стоит Милене появиться вновь, хотя бы лишь в его воображении, как он погружается в прострацию, беззащитный и размякший, словно только что накормленный щенок, словно старуха, наглотавшаяся «Валиума 10».[5] В этот вечер, в день встречи с Миленой после многолетней разлуки, мысли и чувства Нандо заняты ею одной, и никем иным. Он не ждет Монсальве, своих двоюродных братьев-врагов: должно быть, сейчас он попросту забыл об их существовании.

Ради Милены, которая всегда питала отвращение к оружию, он пришел без своего кольта «Кабальо», на чьих пулях оттиснуто имя владельца, а рукоятку, оправленную в слоновую кость, украшает вставший на дыбы жеребенок. Он пришел без охраны, предался воле судьбы, как и подобает истинному влюбленному, пришедшему просить прощения.

Потому он и не замечает, что Монсальве входят в бар. Все остальные слышат шум отдернутой черной портьеры у входа и видят серебристый силуэт стройного человека и троих сопровождающих за его спиной. Парочки обнимаются покрепче в надежде защитить друг друга от того, что вот-вот произойдет. Официантки заползают под столики. Но Нандо нет до них дела. Он ничего не видит, погруженный в свои тревоги и печали.

Из глубины бара, из того конца коридора, где туалеты, влетает холодный воздух, пахнущий водопроводной водой и окурками. Одна из ламп подсветки рассыпает с потолка сноп прерывистых лучей, мертвенных, как свет фотовспышки, и они то освещают, то вновь оставляют во тьме фигуру вошедшего, отливающую призрачным, фосфорическим блеском.

Это Мани Монсальве. Внешне он похож на Нандо Баррагана, как брат на брата. И в самом деле, несмотря на взаимную ненависть, они кровная родня: двоюродные братья. Мани моложе, меньше ростом, стройнее и не так некрасив.

Цвет кожи у него оливково-зеленый, черты тоньше, чему Нандо. Выражение лица более жесткое. На лице у него отметина, с ней его всякий узнает, сколько лет ни пройди: линия полумесяца в последней четверти идет по виску, задевает уголок левого глаза и спускается по скуле к носу. Половина полумаски, неснимаемый, глубоко втиснутый монокль, горестный шрам, полученный в рядах кто знает какой армии, в драке ли, в перестрелке ли.

Мани кричит:

Нандо Барраган, я пришел тебя убить, потому что ты убил моего брата, Адриано Монсальве, а за кровь платят кровью.

И дальше Мани кричит:

– Нынче двадцать лет с того дня, когда ты оскорбил наш род.

Нандо предупреждает:

– Я безоружен.

А Мани в ответ:

– Доставай оружие, поговорим как мужчина с мужчиной.

– Просто какой-то ковбойский комикс. А Нандо что сказал? Черт меня побери? Разрази меня гром? Тысяча чертей? Как же! Эти люди долго не разговаривали и заранее не предупреждали. И на чудеса не полагались. Стреляли, да и все.

– Да нет, не все так просто. Они держались своих законов и не нападали из-за угла. Но так или иначе, после первых выстрелов вырубился свет, и дальше все происходило в потемках. Может, это хозяин бара по каким-то соображениям отключил электричество, кто его знает. Факт тот, что стрельба шла в темноте.

Обезумевшие люди, ничего не видя и вопя, пытаются ускользнуть от невидимых пуль, слышится звон разбитых зеркал, бутылок, люстр – пока, наконец, не подъезжает полицейский патруль. Несомненно, Монсальве отбывают, едва услышав сирену, ведь минуту спустя, когда зажигается свет и появляется полиция, в баре их уже нет. Нандо Барраган выползает из-под стойки, раненый, весь залитый кровью, но живой. Прочие потери сводятся к материальным убыткам. На поле битвы множество разрушений, но на самом деле стреляли только Мани и Нандо, словно это была дуэль один на один.

– Вот как делались дела между этими людьми.

– Кто может это знать? Разве там не было темно? И как Нандо мог стрелять? Разве он не явился без оружия?

– Одни говорят, что так, другие клянутся, что лично видели кольт «Кабальо» у него в руке. В одном уж точно нет сомнений – он получил тяжелую рану, а Мани ушел невредим.

– А в белокурую Милену ни одна пуля не попала. Видно, от этакой крепкой да гладкой они отскакивали. Нандо продырявили как решето, но все раны были не смертельные. Сильней всего у него левое колено пострадало. С тех пор он и охромел навсегда.

– И не левое, а правое.

– Кто что говорит. Факт тот, что с того дня он на одну ногу припадал. И факт, что тот урок ему даром не прошел, больше он не шатался по барам в открытую. Выходить стал только тайком, с предосторожностями. И с Миленой мы его больше не видели. Той ночью она отвезла его в больницу, если бы не она, он бы кровью истек, а потом снова уехала со своим иностранцем. Растаяла как дым, и по сей день нет как нет. Нандо Барраган не видал ее больше, разве что в грезах об утраченной любви. Говорят, он исцелился от ран телесных, но не от сердечных. До конца дней жил и мучился, и отчасти потому, что не мог забыть эту женщину.

– А она его никогда не любила?

– Говорят, что любила, но сбежала от него, от его войны и его несчастливой звезды.