Ленкина свадьба - [4]

Сама Ленка Абрамова жила в центре. Ленка с матерью, отцом и бабкой Леной, в честь которой ей дали имя, жили у реки в старом доме с русской печкой. Их длинный из-за того, что жилые помещения и скотный двор находятся под одной крышей, — дом-брус — от старости походил на заезженную лошадь с провисшей спиной и торчащими маклоками. Но Ленка любила дом и ни за что не хотела бы жить в бараке, как Любка или Танька Сивцева, или Надька.

У их семьи даже была своя легенда. Она такая.

Дом этот построил Ленкин прадед — Ефим Митин, из тех Митиных, которых всегда называли Гуляевскими, Гуляевщиной. Из поколения в поколение Гуляевские не пахали, не сеяли, как положено, а держали лошадей, водились с цыганами и слыли лучшими охотниками в Заонежье. Торговали с поморами. Мужчины играли в карты на деньги, всегда выигрывали и кутили так, что вся деревня гуляла по три дня. Женщины рожали детей с плутовскими цыганскими глазами. Все им сходило с рук. Их не раскулачивали, не ловили с краплеными картами на руках. Уже в наше время, когда в Карелию пришли финны, Гуляевские женщины, немного говорившие по-карельски, нашли с ними общий язык. Переводили, поили солдатиков молоком, выторговывали своим попущения, слабину в работе, лишние граммы хлеба. Их, конечно, тоже погоняли по заонежским трудовым лагерям, но везде они жили весело, как будто и не было никакой войны. Как будто их отцы, братья, мужья не сражались против вот этих самых захватчиков, будто их не убивали… А через Гуляевских женщин и всем остальным было полегче. И впрямую за кого они заступались, и так, просто глянул на них — и с души отлегло.

Митиных в Куйтежах было много. Напротив стоял дом Клавки — упокой господи ее душу — жены родного брата Ефима Митина — Егора. Дом стоял пустой: Клавка умерла весной, на Пасху, а дети ее — все та же Гуляевщина — задиристая Лариска по мужу Чугаева, первая пьянчуга на деревне Манька по мужу Кусела, мать Любки, да пара таких же непутевых братьев Митиных из Юккогубы — не могли поделить наследство. Доходило до драки. Гуляевские одинаково ловко и серьезно дрались, что мужчины, что женщины. Потом шумно мирились, напивались, и все начиналось сначала.

В Озерье, в домах около Онего рядом с дачниками, жили скотник дядя Петя Митин, дед Аньки Митькиной и тракторист бобыль дядя Ваня Митин. Много лет дядя Ваня пытался отбить жену у дяди Пети. Раньше, правда, любовь была, да и тетка Катя была бабой заметной. А теперь все это продолжалось по привычке, для куражу, или спьяну, или чтобы родственника подразнить. Та же история: подерутся — мириться надо — родня ведь! Мириться — надо выпить, а выпьют — “ты на Катьку не заглядывайся!”. Ухват в руки — и по всей деревне, до Загорья друг за другом. Гуляевщина, одним словом.

Жила Гуляевщина и в бабке Лене, и в сестре ее Насте, и в ее дочке Тане Поповой, в замужестве Абрамовой — Ленкиной матери. От цыган не рожали — после войны цыгане перестали кочевать, — но жили не как все. Ефим Митин был сапожником от бога. Шить сапоги мог на глаз и всегда впору. Кожи отличал по запаху, выделывал лучше всех. Сапоги, ботинки, туфли его носились годами, и заказчиков было намного больше, чем он мог сшить обуви. Шил шубы, шапки и не просто шил, а “с затеей”, фасоны сам сочинял, отделку придумывал.

Бабка Лена — девка была видная. В сафьяновых сапожках да беличьей шубке слыла первой красавицей. Сколько парней за ней ухаживало — деревня со счету сбилась. А Лена могла кинуть парню порванную туфельку да сказать: “За ночь выправишь так, чтобы видно не было, — стану твоей”. Да только никто это сделать не мог, да и не смел браться — где уж ефимову работу править! А вышла замуж за

Алексея — худенького увечного парнишку, только-только вернувшегося с японской войны. Почему вышла? Пожалела.

Баба Лена стала Поповой, дочь ее Татьяна, Абрамова, несмотря на смену фамилий, тоже была Гуляевской. И красоты в ней особой не было, и сафьяновых сапожек, но посмотрит на какого парня — тот ни спать, ни есть не может. Уехала в город, учиться — вернулась с мужем. С таким же худеньким парнишкой, за какого вышла замуж в свое время ее мать. Слухи ходили, что она его от банды спасла или, наоборот, от тюрьмы, спрятала в Куйтежах, до которых раньше и не добраться толком из города было. Край земли. Только-только свет в деревню провели — гудела за их домом, за овечьим загоном у оврага маленькая подстанция.

Родилась у них дочь, Ленка, а больше детей бог и не дал. Да и та не вышла ни красотой, ни умом. С горем пополам закончила шесть классов, а дальше уже и не взяли. Да Ленка и сама не хотела. Учиться ей вроде бы нравилось, но она как-то не успевала за остальными. Понимала все по-своему: читать любила, а пересказать не могла. Математика ей и вовсе не давалась. Родители на учебе не настаивали.

Татьяна да Виктор вышли из совхоза — свое хозяйство развели. Работалось им на пару ладно, коровы доились хорошо, поросята все выживали из помета. А образование — читать умеет и хорошо. Пусть лишние рабочие руки в доме будут.

Но Ленке легче работалось в совхозе, чем дома. Ей нравилось приносить домой деньги и отдавать их родителям, бабушке. Нравилось кормить не своих телят, для себя, а чужих— для кого-то. Для людей в больших городах, как думала она про себя. И эта мысль нравилась ей больше всего.