Ленинград-43. Сумерки богов. Врата Победы - [429]

Так не обманите моих надежд, ничтожества! Германия не может больше терпеть вашей трусости, глупости, измены!

Из протокола допроса. Утро 20 апреля 1944 года

– Ваша фамилия, звание, должность?

– Гауптман Киршгоф, кеттенфюрер (командир звена) 14-й эскадрильи, первая группа третьей бомбардировочной эскадры люфтваффе.

– Сколько времени вы на фронте?

– На Востоке с лета сорок второго. Герр следователь, я солдат и всего лишь исполнял приказ!

– И за это награждены Железными крестами обеих степеней и Рыцарским крестом? Сколько совершили боевых вылетов против СССР?

– Сто тридцать восемь. Трижды был подбит, но всегда удавалось совершить посадку или выпрыгнуть над немецкой территорией. Последний раз это случилось над Зееловым, два месяца назад. Герр следователь, я не мог отказаться!

– Однако же сейчас вы совершили посадку на наш аэродром, на совершенно исправном самолете. Потеряли ориентировку?

– Никак нет, герр следователь! Решил, что хватит служить безумному ефрейтору и его банде. Всегда сочувствовал идеям Свободной Германии.

– И в сорок втором тоже? Позвольте спросить, какой же была ваша антифашистская деятельность?

– Герр следователь, я честный солдат. И считаю, что надлежит честно исполнять долг перед своей страной – при условии, что от меня требуют реального. А когда меня посылают на верную смерть – простите, но это уже нарушение. Значит, и я тоже свободен от обязанности служить.

– Разве вы не вызвались добровольно?

– Герр следователь, это никак не могло считаться добровольным согласием! Меня вызывали и сказали, что это личный приказ фюрера и я достоин его исполнить. И попробуй отказаться – тут же угодишь в гестапо!

– Какую задачу вам поставили?

– Пройти над Балтийским морем – считалось, что там у вас слабее ПВО. Затем над Финским заливом и к Ленинграду с запада. После сброса бомб тянуть назад, над Прибалтикой, сколько хватит горючего, и выбрасываться с парашютами, попробовать пробраться к линии фронта. Или же разрешалось лететь в Финляндию, в надежде, что там еще настроены прогермански и нас не выдадут.

– Знали ли вы, что за бомбы вам подвесили?

– Конечно, герр следователь! Если аэродромная команда делала это в противогазах и полном комплекте химзащиты.

– Сколько экипажей еще получило такой же приказ?

– Из нашей группы одиннадцать, лучших. Про другие части не знаю. Нам было приказано в полете соблюдать полное радиомолчание, потому я ничего не могу сказать о судьбе остальных. Кто-нибудь дошел до цели?

– А как вы оказались над Восточной Пруссией? Настолько отклонились от курса?

– Герр следователь, я солдат, а не самоубийца! Ваши же объявляли – что виновных в таком в плен брать не станут! И что население на вашей территории делает с пойманными военнослужащими люфтваффе, мы тоже были наслышаны. Что финны не выдадут, верилось слабо. И какие тогда шансы выжить и вернуться – ясно ведь, что билет в один конец! Нам было объявлено, что если что, родных в концлагерь – вот только упустили, что моя семья в Ростоке, который вы уже взяли. А у штурмана, лейтенанта Шульхе, жена и дочь в Ганновере погибли, от американских бомб. Так что он, когда я ему велел, новый курс рассчитал с охотой. Тот аэродром под Пиллау – базировались мы там в сорок третьем, я хорошо его знал. Над морем, на высоте сто, чтобы локаторы не засекли, ночью – чуть ошибешься, и врежешься в воду, но я очень хороший пилот, летаю с тридцать седьмого. Выйти в темноте прямо на полосу, и посадка с полным бомбовым грузом – с ходу, не делая круг. Но я справился – недаром считался лучшим летчиком эскадрильи, а то и всей группы.

– Отчего вы не сбросили бомбы в море? Ведь садиться с ними даже по инструкции запрещено.

– Герр следователь, но я так уже делал однажды, и знал, что Ю-88 на такое способен, выдержит. Зато вы убедитесь в искренности моих намерений. Готов выступить свидетелем, если ваша страна обвинит нашего бешеного ефрейтора в применении запрещенных средств войны. Поскольку химия разрешена лишь против партизан и туземцев – а вы не простите.

– Это кем разрешена?

– Так все знают, и разговоры… Что Сталин с Рузвельтом и Черчиллем договорились. Запретить отравляющие газы против цивилизованного противника – а лишь бунтующих дикарей в колониях травить. Ну и правильно, по-моему! Герр следователь, а кто-нибудь до цели долетел, не дай бог? Я к этому никакого отношения не имею – каждый экипаж выбирал маршрут самостоятельно!

– Успокойтесь, не долетели. Пятеро сбиты, двое оказались в Швеции, еще один, как вы, сел на нашей территории у Таллина, а трое, выходит, пропали без вести. Ни одна химическая бомба на Ленинград не упала.

– Герр следователь, тогда я надеюсь, советская сторона не имеет ко мне никаких претензий?

– Пока не имеет. И как вы видите свою дальнейшую судьбу?

– Я, как многие в Германии сейчас, тоже слушал ваше радио – «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается». И что жизнь не кончается, с проигранной войной. Если мне предоставят возможность, я хотел бы присоединиться к Свободной Германии. Ну а после завершения войны, если Германия будет коммунистической, то вы дозволите ей иметь и свой воздушный флот, военный или гражданский. Где продолжу службу – я все же очень хороший пилот.