Лемур и его еноты - [15]

адну картину мелом и мелеон статуй по фсей теретории СНГ и мира.

На улице Врагов Сивцева Вражка, позади часовни с облупленной росписью, из каторой выглядывали

суровые волосатые старцы и чисто пабритые ангелы, правей картины «страшного суда» с котлами, смолой

и юркими, как скипедар чертями, на поляне из травы - компания Михи ИзКвакина курила в карты

секу.

Дым стоял коромысцлом - денег у игроков не было, и они резались «на тычка», «на щелчка» и на

«оживи покойника».

В посленем вареанте - давшему дуба завязывали глаза, клали его спиной в траву, в руки ему заместо

свечки,

ставили рельсу. И этой рельсой он должен был вслепую отбиваться от добрых собратий своих, которые,

сожалея об новопреставленом, старались вернуть его к жизни, усердно настегивая крапивой по его

голым коленям,

икрам и пяткам.

Игра в мазахизьм была, как раз в самом разгаре, когда за оградой раздался резкий звук сигнальной

трубы

исполнившей соло иерехонских архангелов. Это снаружи стены стояли засланцы от команды

Лемура.

Штабной писарь Николай Трубач сжимал в руке, начищеный до блеска котовых йаитц горн, а

босоногий

и суровый, как дратва, СэрГейка держал клеенный слюнями из туалетной бумаги пакет.

– Обахуяссе... Это чтож за цирк нам тут комедию ломает? – перегибаясь через ограду, спросил

креньдель,

которого все знали как ЗеФигура.

– Мехуил! Эйтыэто,- оборачиваясь, заорал он. – Бросай стиры, тута к тебе какая-то церемония

приперлась!

– Туто Я, чо нада?! – залезая на ограду, наресовался ИзКвакин. – Эге-гей, СэрГейка, какие люди-и-

и... здорово!

А это еще что за шкет сбугра такой весь ис себя с тобой наресовался? Ёпт!... нуинублище!

– Хулевылупился, возьми пакет, – протягивая ультиматумум, скрепя фиксами процыдил СэрГейка.

– Сроку на прочтение, размышление и выполнение вам дадено двадцать четыре часа. За ответом

приду завтра в

то же время. Время пошло - с нуля по МСК!!!

Обиженный тем, что его назвали нуинублищем, Штабной писарь Николай Трубач вскинул горн и, раздувая сщоки,

так яростно протрубил отбой, что пахнуло палеными партянками... И, не сказав больше ни слова, под

любопытными

взглядами рассыпавшихся по плетню потсонов оба рассыльных из канцелярии с достоинством

удалились.

– Эт чё за дела такие? – расклеивая пакет и оглядывая разинувших рты ребят, спросил ИзКвакин.

– Бля-я-я... нуёпт... Жили-жили, ни о чем не тужили... Вдруг... труба, гроза! Я, братцы, в натуре, ничего не догоняю!..

Он разорвал пакет, и, не слезая с ограды, стал читать:

– «Атаману шайки гопнеков Мехуилу ИзКвакину...» Это мне, – громко обрадовался ИзКвакин.

– с полным титулом, по всей форме, «...и его, – продолжил он четать, – гнуснопрославленному

помощнику Петру Впятакову, иначе именуемому просто ЗеФигурой...» Это тебе, – с

удовлетворением

объяснил ИзКвакин ЗеФигуре.

– Эко они завернули: «гнуснопрославленный»! Это уж чо-то очень по-благородному, могли бы

дурака назвать

и попроще, «...а также ко всем членам...»?!! обидеть штоле хотели??? «...этой позорной компании

ультиматумум».

Эт што такое за???, я не знаю, – насмешливо объявил Мехуил. – Вероятно, ругательство или что-

нибудь в этом

смысле. Обидеть хатят...

– Это такое международное слово такое. Бить будут, – объяснил стоявший рядом с Фегурой

бритоголовый

и насупленый Олешка Попансон.

– А-а-а..., такбы и песали! – крякнул ИзКвакин. – Читаю дальше. Пункд первый:

«Ввиду того что вы по ночам совершаете налеты на мирных жителей, не щадя домов, на которых

стоит наш

знак – красная петиконечная щестерня, и даже тех, на которых так же стоит шестерня, но уже - с

траурной

черной каймою, вам, трусливым негодяям, мы приказываем...»

– Ты посмотри, как, падонки - ругаются! – смутившись, но пытаясь продлжать лыбеца, ИзКвакин

зачитал

зледущий обзац.

– А какой дальше слог, какие запятые! Да! А пробелы-ы-ы, то - пробелы-ы-ы, сплошняком!

половино слоф запробелено!!! «...приказываем: не позже чем завтра утром Мехуилу ИзКвакину и

гнусноподобной

личности ЗеФигуре явиться на место, которое им гонцами указано будет, имея на руках список всех

членов вашей

позорной шайки. А в случае Вашего отказа, мы оставляем за собой право на полную свободу

действий».

– То есть, в каком смысле свободу? – опять удевился Изквакин, почемута пропуская пунгт о правах.

– Мы их, кажется, пока никуда не запирали.

– Это такое международное слово. БИТЬ будут, – опять объяснил бритоголовый Попансон.

– А-а-а, ну чо за люди! Им бы скрипты на гулагов песать – с досадой успокоился Изквакин.

– Жаль ушел СэрГейка - видно, он давно не апчом не плакал.

– ОН - не заплачет, – сказал, как атрубил бритоголовый, – у его брат – матрос.

– Ну и?

– И! - отец тожа был матрос. Он не заплачет.

– А тебе-то что?

– А то, у меня дядя тоже МАТРОС, ибаста.

– Данепести! Вокак дурак – заладил! Ты - юнга, а не матрос! – псеханул Изквакин. – То отец, то сват, ато и вовсе тетка. А что к чему – неизвестно откудова ноги растут. Отрастил бы ты, Олёша, волосы...

ну как у са-афтара, а то тебе солнце напекло в затылок.

А ты то чё там мычишь, а, ЗеФегура? - перевел стрелки, переабулся в воздухе Олёшо Папанцон.

– Гонцоф надо прям завтре изловить, дать раза сноги пенделя! А Ляму и его братию излупить, –