Лемминг Белого Склона - [110]

Когда мне сравнялось одиннадцать, дверги ушли из Скирфирстайна, а я отправился к людям Заливов. Долго бродяжничал, то тут, то там, затем осел в Боргасфьорде на дворе Сельхоф. А остальное вам и так ведомо…

Замолчал. Попросил жестом братину, шумно хлебнул — горло пересохло, сводило от полусказочной полуправды, першило от презрения к самому себе. Горчило — от невозможности, неуместности правды. Потешные висы, хе! Потешная прядь. Её он вычитал в какой-то книге — уже здесь, на Севере, а прочее выспросил у бывалых людей и домыслил по ходу дела. Кто проверит? Уже много зим пустеют залы под Скирфирстайном, давно уж брошены дворы Келленрупа, жители разошлись кто куда после той войны… Славный совет дал Арнульф сэконунг! Назвался выходцем из Равенсфьорда, Залива Воронов — изволь знать историю малой родины…

Братья молчали. Ждали. Братья были терпеливы — даже лоботряс Торкель.

Хаген взял трубку, подоткнул пальцем пепел, задымил. И сказал напоследок:

— А что до языка, на котором я не вполне учтиво беседовал с беднягой Квулухом, то его я также изучил, как мог, от моих подгорных благодетелей. Это так называемое Изначальное наречие. Им редко пользуются в обиходе, да и вообще мало кто его нынче помнит. К чему бы? Дверги давно уже говорят на Скельде, хотя и с отличиями. Цверги же, как видим, его не забыли и поныне, только не знаю, к добру или к худу.

— Не столь уж трудно поверить в эту историю, как тебе кажется, Хаген, — сказал наконец Хродгар, — у нас на Тордаберге тоже от века жили тролли, и не всегда враждовали с поселянами. Да я же рассказывал про нашего Гримкеля — его недаром нарекли Полутроллем. Но вот что меня смущает: отчего ты пытал того несчастного карлика огнём? Нет, я понимаю — чтобы он стал разговорчивее, но есть ведь и другие способы. Можно было его поколотить крепко, переломать руки-ноги, шкуру волосатую содрать, в конце концов… И не пришлось бы тебе пачкаться. Тот же Рагнвальд справился бы лучше — не зря его прозвали Жестоким.

— Другие способы ни к чему бы не привели, — криво усмехнулся Хаген, — уж поверь. Цверги — дальние родичи двергов, они крепче гранита. Режь его на куски, сдохнет, а слова не скажет! Но я вспомнил, что цверги жутко, прямо-таки до смерти, боятся огня. Да, поверите ли, они скорее станут мёрзнуть в своих норах, чем разведут костёр! Отчего-то цверги считают огонь величайшей скверной — а тухлятину жрут за милую душу. Не спрашивайте — я не знаю, почему…

— Ну, после Хейдаволлира меня пожиранием падали не удивить, — сказал Торкель.

— Почему ты так говоришь? — спросил Хродгар настороженно.

— Хравен, — обронил Торкель, слегка побледнев, — он пожирал мёртвых. Там, на руинах…

— Это тебе показалось, — спешно уверил его Хаген, — я ничего такого не помню.

— Да это пустое, — отмахнулся Лейф, — он же колдун, сейдман, он умеет воскрешать мёртвых и водить их за собой, как тот самый крысолов. Подумаешь! Я вовсе о другом хотел бы поговорить. Это может показаться дерзким, особенно Хагену или Торкелю, которые, вроде бы, многим обязаны Арнульфу, и я заверяю, что не желаю никого задеть.

— Да мы все ему обязаны, разве нет? — развёл руками Бьярки. — Каждый из нас. Меня он и вовсе мог бы приказать сбросить в море, или, в лучшем случае высадил бы где-нибудь на шхерах. А так — принял в отряд, дал двести гульденов…

— И я ему должен, — склонил бритую голову Хродгар, — он многому меня научил в этом походе. Больше проку, чем дуть казённое пиво на службе в Кериме. Да и ты, Кривой Нос, не должен бы жаловаться на Седого. Впрочем, коли уж есть что сказать…

Лейф хлебнул из братины, прополоскал рот, сплюнул. Тяжело вздохнул. И сказал так:

— Наш вождь обезумел.

Хаген с облегчением перевёл дух:

— Спасибо, брат-линсеец, что ты сказал это первым. Вместо меня. Сам бы я не смог.

— На что и нужны друзья, — пожал плечами Лейф.

— Не думаю, что Седой обезумел, — качнул головой Хродгар, — хотя что-то с ним не так. Явно.

— Да он просто старый и уставший, — пожал плечами Бьярки. — Ну сколько ему зим?

— Под семьдесят, — сказал Хаген, — точнее не скажу.

— Под семьдесят, — хмыкнул Бьярки, — вот видишь… Иным и в сорок нет проку от жизни. Вот помню, был у нас в Кракнесте…

— Не в том же дело, друзья! — поднял руку Лейф, едва не пролив пиво. — Дело в том, можем ли мы ему верить. Станем ли и дальше ему служить.

— У меня и у Торкеля выбора нет, — сказал Хаген, — мы поклялись ему в верности, что бы там ни было. Вы — решайте.

— Ох как удобно, Лемминг! — воскликнул Лейф. — Вы поклялись! Вы такие благородные да твёрдые духом, прям обосраться. А мы тут все вроде как наёмники, гесты без роду-племени, без чести…

— Тебя блоха за член укусила? — полюбопытствовал Торкель.

— Мой член тебе в дупло… — начал было Лейф, но Бьярки вовремя пихнул земляка в бок.

— Тише, тише, братцы! — пробасил Хродгар, становясь между Волчонком и линсейцем. — Мало проку меряться, у кого меч твёрже да копьё длиннее. Мы все одной кровью крашены. Мы должны решить это дело теперь. Завтра будет поздно. Кажется мне, от этого много зависит.

— Меня в этом деле беспокоит лишь одно, — Хаген тоже встал, разминая затёкшие ноги, начал мерить сарай из конца в конец, — истинно ли Арнульф обезумел, затевая сей поход — или он настолько мудр и прозорлив, что составил многоходовой расчёт, учитывая всё, что можно вообразить и чего нельзя? Расчёт оправдался, и это меня пугает сильнее всего. Ни один расчёт не оправдывается до таких мелочей.