Лекции по общему государственному праву - [49]

Но если даже допустить невероятное, если предположить, что в настоящей стадии человеческого развития государственная власть могла бы исчезнуть вместе со всеми своими психологическими основами, что одновременно с нею исчезли бы и все другие виды личной и общественной власти и чудесным образом на земле воцарились бы сразу не только юридически, но и фактически полная свобода и равенство, возможно ли было бы тогда сохранение всей нашей культуры?

Правда — высшие духовные интеллектуальные проявления человеческой жизни, которые мы чаще всего имеем в виду, когда говорим о культуре, как будто бы не нуждаются в существовании государства. Действительно, в области науки, искусства как будто бы нет нужды в содействии государственной, принудительной власти; эти стороны культуры, по существу, основаны на свободном общении людей между собой. Но не нужно упускать из виду, что и эта форма общественной жизни, в конце концов, покоится на экономическом основании, на производстве материальных благ. В этом отношении последователи экономического материализма вполне правы. Наша современная духовная культура основывается на современной материальной культуре; без последней невозможна и первая. Это совершенно ясно из самых простых примеров. Конечно, научная мысль сама по себе явление чисто духовное, но современная наука не может существовать вне известных материальных условий; она требует лабораторий, музеев, дорогостоящих опытов, и все это возможно лишь на почве весьма развитой экономической культуры. Если уничтожить все типографии, то литература потеряет свое значение, и литературные произведения, которые волнуют весь мир, которые служат средством общения для жителей всех частей света, превратятся в манускрипты, которые, как в Средние века, будут переписываться и вращаться в тесном кругу немногих лиц. Уничтожьте фабрики музыкальных инструментов — и Бетховен потеряет свое значение для человечества.

Доказывать далее, что высшая духовная культура основана на культуре экономической, едва ли есть надобность.

Но наша экономическая культура в свою очередь есть продукт весьма сложной организации, основанной на сложном разделении труда. Это не то натуральное производство, которое когда-то существовало и при котором каждый человек и каждое хозяйство производили необходимые предметы сами и почти не нуждались в экономических сношениях с другими. Теперь, наоборот, мы входим в сложный хозяйственный организм, объединяющий не только всех жителей государства, но и выходящий даже за его пределы.

Государство в настоящее время не организовывает прямо производства; это делается помимо государственной власти, но она все-таки принимает в этой организации хотя косвенное, но в высшей степени важное участие.

В основе современного экономического строя лежит капитал, составляющий предмет частной собственности, и именно эта капиталистическая собственность является главным организующим началом производства. Производство основано на начале личного интереса; государство не принуждает никого производить предметы, необходимые для удовлетворения потребностей и не определяет размеров производства. Производство регулируется сложной игрой личных интересов. Но государство принимает хотя косвенное, но необходимое участие в этом процессе, охраняя частную собственность и создавая те условия личной и имущественной безопасности, вне которых вся современная экономическая культура немыслима.

Указывают на несовершенство и несправедливость современной организации производства. Но эти свойства ее вытекают как раз из отсутствия в данной области организующей власти, из частичного осуществления в пределах ее идеалов крайнего индивидуализма. Сделать современную экономическую организацию совершенной и справедливой нельзя при помощи устранения государства. Напротив, улучшения существующего экономического строя можно достигнуть лишь посредством деятельного вмешательства государства в экономическую жизнь, и конечным идеалом здесь представляется такой порядок вещей, при котором государство взяло бы упорядочение производства в свои руки. Такой порядок не может осуществиться путем внезапного переворота, как думают многие. Но многие данные заставляют предполагать, что человечество медленной эволюцией приближается к этому порядку, так сказать, постепенно врастает в него. И с указанным процессом неизбежно связано не ослабление государственной власти, а, напротив, усиление ее. Планомерная организация производства без принудительной власти невозможна, — по крайней мере, при данном состоянии человеческой психики.

Невозможность упорядочить производство современного типа и объема на почве свободного договора, с одной стороны, и тесная зависимость современной духовной жизни человечества от материальной основы, с другой стороны, должны логически привести анархизм к отрицанию современной культуры. Так и поступают наиболее последовательные теоретики анархизма, как, например, Толстой, который требует возвращения людей к чисто земледельческому быту. Между прочим, мы находим у него указание, что в Сибири, в глухих местах отыскивались сельские общины, которые обходились без всякой власти. Действительно, были случаи, что правительство открывало деревни, которые жили совершенно независимо от государства. Но не говоря уже о том, что у них существовала своя внутренняя власть, — такое явление было возможно лишь при том условии, что эти общины были совершенно изолированы, и на земли, находившиеся в их распоряжении, у них не было конкурентов. Но когда в Сибири появлялись новые поселения и население становилось гуще, то положение изменилось. Между новыми и старыми поселенцами происходили распри, которые требовали урегулирования отношений при содействии государственной власти. Последовательным анархистам едва ли возможно остановиться на чисто земледельческом быте; нужно идти назад еще дальше. Быть может, только элементарный быт бродячих звероловов представляет те условия, при которых можно обходиться без государства. Но если бы человечество и согласилось, отказавшись от всех приобретений культуры, вернуться к первоначальной стадии своего развития, оно не могло бы этого сделать теперь уже потому, что подобные формы быта возможны лишь среди редкого населения, разбросанного на огромных пространствах.