Лекарство от зла - [20]

Семнадцать голов

Перед каждым экзаменом я хожу в церковь, но сначала осторожно оглядываюсь. Никто не должен меня видеть, а то испортят мне характеристику. Я не могу послать вместо себя бабушку. Бог не любит посредников. Я ставлю свечку и спешу назад таким же партизанским способом. Я даже и не думаю креститься, потому что это можно увидеть издалека. Молюсь скороговоркой.

Живу в очередном небольшом городке. Все вокруг — соседи. Весь город наполнен близкими. Забудешь что-то из своей жизни, спросишь первого встречного, и он все раскажет тебе, даже не задумываясь. Все о тебе знает. Интимные отношения. Встаешь в очередь за хлебом и узнаешь тайные секреты города. Маленький городок, большой город, деревня — страна, состоящая из родственников.

Родственники — это здорово. Каждый мечтает иметь родственников, имеющих власть. Племянница шефа закончила школу и осталась без работы. А я без работы потому, что мой шеф — родственник своей племянницы. Я получила письменное уведомление о том, что освобождаюсь от занимаемой должности. Никак не могу привыкнуть к этим выходкам чиновников. Предупреждение о свободе. Меня пугают самым прекрасным чувством на земле. Мне плохо. Мне по-настоящему плохо. Я начала как Дюма, Бальзак и Мопассан, вместе взятые, а продолжаю, как грузчик с вокзала. Я стою перед зеркалом в ванной комнате и произношу грязные слова. Ругательные существительные, обидные прилагательные, разящие глаголы. Мерзости за миллионы. Если я напишу все, что думаю, то расплачусь с долгами до конца своих дней, расплачусь с долгами своих родных. Часами сижу в ванной и говорю. Зеркало уже покраснело от стыда и влаги. Даже мой голос затыкает себе уши. Я все равно не перестаю говорить. Я даже пользуюсь запасными голосами. Ванная запотевает и начинает пахнуть гнилью. Панельный дом. Пуганые крысы носятся по шахте лифта. Масляная краска трескается на стенах от возмущения. Я знаю так много грязных слов. Откуда я их знаю? У меня дома их не используют. Я убеждена, что каждый человек с рождения на всякий случай знает массу нецензурных выражений. Так он выражает свою злость. Я — не злая. Курю и ругаюсь.

Я без работы. А шеф неожиданно умер. На него свалился непрочно закрепленный стеллаж, и целые тома людских историй обрушились на его плешивую голову. Я предупреждала его об этом стеллаже. Судебная экспертиза установила, что он умер не от удара по голове. Я тоже так думаю. Теперь его племянница сидит одна с книгами, которые никогда не будет читать. Она не читает книги. Она рассматривает журналы. Меня допрашивают. Шеф умер в мой последний рабочий день. Разрыв сердца. Сердечный разрыв с шефом.

Что я видела? Что я могла видеть? У меня косоглазие и черные мушки бегают перед глазами. Что я слышала? Я вообще ничего не слышу. Сначала я оглохла на одно ухо, потом на другое. Нет. Я не член общества глухих, но почти не слышу. Кто заходил в читальный зал в тот день? Заходил, кто хотел. Даже негр может купить себе читательский билет. Никто не спрашивает, умеешь ли ты читать. У тебя берут деньги, и сиди себе, сражайся с черными рядами букв. Милиционеры не любят меня. И я их не люблю. Но нас не беспокоит то, что мы не нравимся друг другу. Мы наблюдаем друг за другом.

Они отпускают меня. У меня есть мотив и железное алиби. У них нет доказательств. Они не читают. Мои отпечатки находят в хранилище, в читальном зале, в раздевалке, в кабинете шефа. Ну да, я же там работаю. Чего только нет в городской библиотеке. Есть даже маленькая плюшевая подушечка, сделанная специально для задницы шефа. Он страдает геморроем. У шефа было много всего: геморрой, жена, которая шила подушечки от геморроя, племянница, нахальство, власть… Меня снова отпускают. Так-то, раз не умеете читать.

Если бы они умели читать, то знали бы, как просто подготовить несчастный случай. Берешь отвертку и отворачиваешь несколько винтиков. Выдвигаешь Большую Советскую энциклопедию и зовешь шефа, чтобы показать ему, как вандалы порезали страницы в книге. Облокачиваешься, куда надо, и книги с удовольствием падают на голову зла. Берешь пресловутую подушечку и нежно прижимаешь ее к лицу шефа. Он не корчится, не ворочается, не сопротивляется. Ничего. Просто умирает от разрыва сердца. Потом оставляешь его и идешь на склад, чтобы забрать новую посылку. Задерживаешься там, разговариваешь с разными людьми. Пьешь кофе. Возвращаешься на работу и застаешь там… Звонишь в «Скорую», делаешь массаж сердца и дыхание рот в рот. Так тебя и застают. Все, что осталось от зла, — это красная плюшевая подушечка от геморроя.

Я всегда ношу перчатки. Руки потеют и прилипают к поручням в автобусе. Мне противно. Пыль от книг тоже прилипает к ладоням. У меня аллергия на книжную пыль, и поэтому мне нужно носить перчатки.

Я дома. Мы с радио стараемся перекричать друг друга, и все самое гнусное уходит из моей жизни. Дыхание становится полноценным, я освобождаюсь от несчастий. Не-Счастие. Несча-Стие. Несчастливые вещи. Больничная еда, отвратительная бурда, которую ты должен есть. Противно на вкус, но полезно для организма. Жена шефа не воспринимает случившееся как трагедию. У нее есть друг. Все знают об этом. Этому она тоже сошьет подушечку. Еще один порвал с подушками, геморроем и кучей несчастий. Я ему оказала такую услугу.