Лекарство от нерешительности - [65]

— Умираю, хочу, чтобы мне облизали глазное яблоко! Вот ты, например, Санч, — ты когда-нибудь облизывал глаза? — И Кэт пальцами оттянула веки. — Попробуй!

— Не скажу, что всю жизнь мечтал, но так и быть, давай свой глаз. — Санч потянулся к роговице Кэт, топча наши коленки и возя по ним трясущимся животом.

Вскоре мы уже без разбору облизывали друг другу роговицы. Потом на полу почему-то оказалось несколько больше предметов гардероба.

— Обожаю Нью-Йорк, — сказала Ванита. — Он не перестает меня удивлять.

— Обожаю Ваниту! — сказало как минимум два голоса.

— Двайту подфартило, — сказал Форд.

И действительно, я чувствовал себя везунчиком, потому что смелая Ванита согласилась на эту авантюру и даже начала расстегивать собственную блузку, в то время как Кэт с Дэном не оставляли попыток стянуть рубашку с меня.

Кэт, со смехом:

— Двайт, ну ты и вылупился! Все посмотрите, как Двайт вылупился на Ваниту! Похоже, он еще не видел Ваниту без блузки!

На самой Кэт выше пояса остался только черный кружевной бюстгальтер. Прежде чем расстегнуть крючки, уже занеся за спину руки, она посмотрела мне в глаза.

— Двайт, — сказал Форд, — как ты думаешь, что ты сейчас увидишь?

— Ванита, погоди, не раздевайся. Пусть сначала Двайт кое-что сделает. Двайт, хочешь побыть Нострадамусом?

Я бы посмотрел в Дэновы честные глаза, если бы сумел оторвать свои собственные глаза от Ванитиной оголяющейся груди. Я был счастлив совершенно по-идиотски, так что не мог разобраться, где кончается идиотизм и начинается счастье.

— Двайт, загляни в Ванитины груди и…

Кэт:

— Да-да, Двайт, скажи нам, что ты видишь…

Дэн:

— Двайт, сейчас твоему взору предстанут два магических кристалла. Будь добр, поведай нам, что тебе в них откроется.

— Спокойно, Двайт. Мы же все тут млекопитающие, — заверила Ванита Двайта, который пялился на ее левую грудь, выскочившую из чашки бюстгальтера. — Пожалуйста, скажи, что завтра я об этом напрочь забуду.

Форд:

— Двайт, это твоя обязанность. Ты смотришь в будущее, которое мы напрочь забыли, Нострадамус ты наш.

— Нам всем будет счастье. — Общий хохот. — Правда, я не вижу своей работы. В смысле «Пфайзера». Никаких «Пфайзеров», зато этот, как его…

— Он собрался увольняться, — пояснила Кэт.

— Да, — подтвердил я. — Но это еще не все. Мы все уволимся.

Дэн:

— И станем звездами эротического кино?

Мне открылось, что женские груди — объекты вечного восхищения. Но даже под кайфом я понимал, что данное заявление на открытие не тянет, и карьеры предсказателя я на нем не сделаю. Равно как и никакой другой карьеры.

— Что я вижу? Я вижу пульсирующий радиомаяк. Наверное, он передает сверхсекретное сообщение.

Ванита:

— Это называется сосок.

— Как бы это ни называлось, оно передает волны счастья и километры хороших новостей.

Санч:

— А поконкретнее?

— Спокойные новости. Больше новостей, меньше событий. Просто все хорошо. Вот что я провижу в ближайшем будущем.

Из бюстгальтера показалась вторая грудь.

— Спокойствие в квадрате для всего мира! Бесконечная взаимная нежность! Утешение скорбящих! Безбедная безработица для каждого!

Дэн:

— Да здравствует Двайт — нежный Нострадамус!

— Люди принимают экстази целыми семьями! — Я вошел во вкус. — Все мы немножко голубые! Или розовые! Бесплатные групповые сеансы психоанализа для всех желающих! Причем на нудистских пляжах и за счет государства! Яркие зонтики и никаких дождей!

Все смеялись; правда, Дэн смеялся ехидно. Я уже не мог остановиться:

— Конец холодной войны! Хотя она и так уже кончилась… Значит, больше никогда не начнется! Теплое молоко и гарантированная страховка для всех честных млекопитающих, согласных на двадцатичетырехчасовую рабочую неделю!

Теперь мы сидели кружком, держась за руки. Мальчики целовали девочек, девочки целовали девочек, мальчики время от времени целовали мальчиков, и все вразнобой твердили, что в мире с этого дня будет больше нежности, причем нежность начнет изливаться непосредственно из нашей гостиной. Особенно если установить веб-камеру. Мы не сомневались, что глобальная нежность постепенно затопит весь мир, и никто (кроме, пожалуй, Дэна, который без энтузиазма отнесся к этой перспективе) не понимал, почему мы не можем вот так беспорядочно целоваться каждый день, искренне держась за руки.

— Больше новостей, меньше событий! — без остановки повторял уже абсолютно голый Санч. Бог знает откуда он вытащил чупа-чупсы и каждому вручил по палочке.

— Да здравствуют волны нежности, сметающие все на своем пути! — провозгласил Форд, встал, спустил трусы и начал со смаком демонстрировать хозяйство, очень напоминавшее баранью ножку с вегетарианскими гороховыми тефтелями.

Кэт:

— Нежность всему миру! Особенно Ближнему Востоку!

Потом стало тихо. Мозги с разной скоростью очищались от кайфа; по углам, как пыль, копилась суровая действительность. Прошло около часа. Мы всё слушали надуманные жалобы бесполого скандинава под аккомпанемент вялых ударных и опухших струнных, игравших кто в лес, кто по дрова. Последняя композиция альбома намекала на полный распад группы; пожалуй, она его даже подтверждала. В окне забрезжило утро. Постепенно все расползлись по своим закуткам. Я повел Ваниту на пожарную лестницу.