Появившись на остановке, Николай даже не взглянул на Ирину, демонстративно прошагав мимо нее прямо к Дашке, которая сразу же повисла на его руке и что-то зашептала ему на ухо. Ирина поднялась, но Николай только равнодушно скользнул по ней взглядом, продолжая улыбаться. Перенести такое было невозможно. Ирина втянула, как от удара, голову в плечи и побежала от остановки куда глаза глядят — горькая обида, беспомощное отчаяние разрывали ей сердце.
— Ну и пусть бежит, — неслось за ней вслед. — Сама виновата, нечего было письма зекам писать!
— Думаете, чего он приперся: сама же позвала, а он и рад стараться, — звонко отзывалось в углах остановки. — Дура, одним словом!
Дашка торжествовала — её вечер! Даже Галка не узнавала подружку.
Николай отчасти поддерживал Дашку: конечно, Ирина сглупила, что пригласила незнакомого человека в гости, ничего про него не зная. И если еще теплилась в его душе надежда, что всё не так уж и страшно, Дашка вмиг погасила её:
— Не знаю, чего не хватало? — сказала она, и у Николая ахнуло что-то, бурлившее еще днем, после первого сообщения Дашки: а действительно, Ирина встречалась с ним здесь, а играла еще на стороне! И кто она на самом деле? Потаскуха, шлюха? Как её еще назвать? Выходит, и Николай, и тот незнакомый Гришка были для неё всего лишь развлечением? Бездушным, тешущим самолюбие развлечением?
Николай был взбешен. Как всякий мужик, не совсем безразличный к случайной женщине, с которой живет в данный момент, он не терпел предательства, которое в этом случае заключалось просто в умолчании. Мужик так устроен: если знает, что у женщины несколько любовников, все равно будет желать и добиваться ее. Но если верит, что он единственный, и вдруг узнает, что он у нее не один, — такое немыслимо, непереносимо!
Николай выматерился про себя и, не колеблясь, приказал себе вычеркнуть эту девку из своей жизни. Навсегда.
Дашка мгновенно почувствовала это, возликовав в душе. Галка удивилась ее внезапной перемене. Николаю даже показалось, что она выпила перед тем, как прийти.
— Что, похоже? — Дашка так и лучилась от радости. — У меня просто настроение такое. Разве не может быть у человека хорошего настроения? — спросила она, не отрывая от Николая глаз. — Но если ты найдешь, что выпить, мы не откажемся, правда, Галка? — толкнула она подругу локтем в плечо.
— Ага, — заблестели глазки в предвкушении выпивки и у Галины.
— А пить опять на лавке будем? — спросил Николай кисло. Он никак не мог прийти в себя после рассказа Дашки и всего происходящего.
— Зачем на остановке? Пойдем ко мне в баньку, там ни комаров, ни сквозняка. Я и закусочки найду. Выпьем, душу отведем, печаль веревочкой завьем.
Николая дважды упрашивать не пришлось: он чувствовал, что ему просто необходимо сейчас оглушить себя водкой. Он быстро отправился за поллитровкой.
На остановку тем временем подрулил «Лаз». Елена вынуждена была снова отвезти сына к матери. Завтра, пока совсем не осталось в магазине продуктов, надо было еще раз пересмотреть все накладные и расписки.
Подойдя к девчатам, она спросила их, где Ирина.
— Наверное, топиться на озеро побежала, — возбужденно затараторила Дашка. — Не слышала разве? Ее вчера один зек изнасиловал. Вот и решила руки на себя наложить!
Услышанное чуть не лишило Елену дара речи.
— О чем ты говоришь, Даша?
— Да про вчерашнее. К Ирке вчера из тюрьмы ухажер приезжал, да и изнасиловал ее, вот она и побежала топиться.
— А вы? Что же вы?
— А что — мы? Нас никто не насиловал. Чего нам спешить на тот свет? Успеется. Правда, Галка? — рассмеялась Даша.
— Ну ты, и дрянь, Дашка, стерва! — кинула Елена и опрометью бросилась к озеру.
— Хм, я стерва. Раскрой глаза людям, они тебя еще и обзовут. Тут и не захочешь, выпьешь. Где ж Колька, куда подевался?
Дашу слова Елены, казалось, совсем не тронули.
Меж тем Елена одумалась на бегу: сначала — к тому же по пути — надо к Ирине домой заглянуть. Мало ли чего Дашка болтает, а может быть, Ира у себя, в своей комнате от людей схоронилась… Хотя и дома много чего можно натворить…
Как подгоняемая ветром, взбежала Елена на крыльцо, рванула незапертую дверь, влетела в дом.
— Где Иринка?
— У себя, у себя она, — заторопилась Егоровна. — Поговори хоть ты с ней, у меня сил больше нет. Не случилось бы чего. Уж сама не просыхаю второй день.
Елена перевела дыхание, потом осторожно вошла в спальню племянницы. Ирина, распластавшись на кровати, орошала слезами подушку.
— Конечно, сырость разводить мы умеем, потом — бабушка стирай, — Елена попыталась придать своему голосу как можно больше уверенности. Как будто ничего страшного не произошло.
— Давно сама все стираю, — не переставая лить слезы, сказала Ирина.
— Знаю, знаю, хорошая моя. Всё знаю.
Елена подсела к Ирине на кровать, погладила по голове.
— Знаешь, как больно? Просто жить не хочется!
— А вот это ты зря. Железной метлой надо гнать такие мысли из головы. Жить надо, а не поедом себя есть. Не по своей воле мы пришли в этот мир, не нам эту волю и прерывать.
— Мне все равно. Не хочу больше жить так, носить эту грязь в себе! Утоплюсь. Или повешусь.
— Я те повешусь, я те утоплюсь! Ишь, заладила! И думать не смей!
