Легкое бремя - [10]

Шрифт
Интервал

Я знал один, не разделив.
Так и теперь один я знаю
Мучительный утраты миг.

«На талый снег легли косые тени…»

На талый снег легли косые тени.
Как маска скорби, бледное лицо.
Моих слепых мятущихся томлений
Меня объяло тесное кольцо.
О, бледный сон! о, призрак небылого!
Над вольным духом властен ты опять.
Я до утра томиться буду снова.
И в ясный день тебя не отогнать.
Так. Снова дни безвольного томленья,
Прозрение проснувшейся души.
Разбей скрижаль былого откровенья
И заповедь иную напиши.
Былая сладость снов твоих небесных
Как лжива и притворна. Прочь ее!
Что радости твоих страданий крестных,
Когда влечет, зовет небытие!

«На побледневшей тихой тверди…»

На побледневшей тихой тверди
Последних звезд огонь потух.
На старой огородной жерди
Вертится жестяной петух.
Пяток березок невысоких
Да тощий кустик бузины.
Моих томлений одиноких
Дни безвозвратно сочтены.
Я знал давно в моих скитаньях,
Что где-то есть родной уют,
Где, позабыв о злых желаньях,
В тиши безгорестно живут.
Но я не знал, что путь так краток,
Что только шаг — и ты забыл,
Кому души своей остаток
Ты безраздельно посвятил.

«Голодные стада моих полей!..»[31]

Венец пустого дня.

Баратынский

Голодные стада моих полей!
Вам скудные даны на пищу злаки.
С высоких злых небес я не свожу очей,
Гляжу на огненные знаки.
Безмолвный страж пустынных вечеров,
Брожу в полях раздумчивый и грустный.
Тревожу тишину сыреющих дубров
Моей свирелью неискусной.
И молкнет зов. Ответом гулким мне
Лишь где-то в поле эхо засмеется,
Да ворон, хриплый стон заслышавши во сне,
В испуге крыльями забьется.
Пустые дни! Пустые вечера!
Ночей неизъяснимые томленья!
Судьбы жестокая и праздная игра
Без усыпленья, без забвенья!
Зачем? — не знать, не знать мне никогда!
Небес безмолвны огневые знаки.
Нагих полей моих голодные стада,
И мне даны сухие злаки!
1908

На озере («Над мутно-опаловой гладью…»)[32]

Над мутно-опаловой гладью
Вечернее солнце зажглось,
И ветер примолкший играет
Душистою тонкою прядью
Твоих золотистых волос.
В вечернем шуршанье осоки,
В ленивом плесканье весла
Лениво душа замирает,
И глаз так понятны намеки,
И ты так светло-весела.
И словом боюсь я ненужным
Мечту молодую спугнуть.
Заря истомленная тает
На небе прозрачно-жемчужном,
И тихо колышется грудь.
1908

«Из мира яркого явлений…»

Из мира яркого явлений
Меня увел мой властный гнев.
И вот я жил, оцепенев,
Среди мечтаний и видений.
И я творил миры иные,
Иных законов, светов, сил.
Да, я творил и я царил,
Оковы свергнув вековые!
Но паутину мирозданья
Размел, развеял вихрь слепой.
Кому, окованный, больной,
Кому пошлю мои стенанья?
Пустые дни, пустые ночи,
Опустошенная душа.
Так нетопырь, с трудом дыша,
Пред ярким солнцем клонит очи.

«В пустых полях холодный ветер свищет…»

В пустых полях холодный ветер свищет,
Осенний тонкий бич.
В пустых полях бездомным зверем рыщет
Мой поздний клич.
Поля, застыв в глухом недобром смехе,
Усталый ранят взор.
Кругом меня один простор безэхий,
Пустой простор.
И отклика себе нигде не сыщет
Мой поздний хриплый клич.
В пустых полях холодный ветер свищет,
Осенний бич.

«Гудят трамваи, мчат моторы…»

Гудят трамваи, мчат моторы,
В густой пыли тяжелый чад.
Афиш огнистых метеоры
Пустое небо бороздят.
Лица, измученного скукой,
В ночной не видно темноте.
Сухая ночь — гигант безрукий,
Нас близит всех к одной мете.
Всех в плащ бескрайний запахнула,
Свила, столкнула разом всех.
И громче песнь ночного гула,
И громче полуночный смех.
Но если праздные гуляки
Шумят, толкаясь и крича,
И среди пьяной блещет драки
Порою острие меча;
Но если в злобном встречном взгляде
Блеснет отточенный клинок,
Но если ветреные бляди
Порой, как сноп, валятся с ног;
Но если шум ночной нарушен
Гудком сирены (резкий вой!), —
Веленью высшему послушен,
К тебе придет городовой.

«За пеленой тумана плотной…»

За пеленой тумана плотной
Не видно мне домов.
Лечу, как ветер беззаботный,
Под звон оков.
Лечу, от воли пьяной воя,
Я, беглый тать,
И знаю: выстрелом
Меня вам не догнать.
Я знаю, буду завтра в гимне
За то воспет.
Усталый, в «Голосе Москвы» мне
Строчит поэт.
Но за стихи он не получит
Ни медного копья.
Но если кто его научит,
Кто, встретив, шапку нахлобучит,
Знай: это я.

«Ты в каюте общей медлишь за пьянино…»

Ты в каюте общей медлишь за пьянино.
Наклонился к нотам толстый инженер.
Легкие мелодии пролетают мимо,
Шепчет он поручику: о, elle a des chairs.*
Ты, я знаю, выберешь нужную минуту,
Скажешь: до свидания, взявши верный тон,
И пойдешь к мечтателю в темную каюту
Грезить грезы вечера, слушать пенье волн.
[* какие телеса — фр].

«И дни мои идут, и цвет ланит бледней…»[33]

И дни мои идут, и цвет ланит бледней,
И скудная любовь моих не красит дней.
Закат мою тоску пленяет тихой кровью,
А нужно мне еще и «мыслить и страдать»,
И жить среди людей, и с кротостью внимать
Их равнодушному злословью!
И нужно, помыслом таинственным томясь,
Вдруг ощущать души и тела злую связь —
Одних и тех же волн тяжелое кипенье —
И знать, что та, чей взор так радует меня,
Лишь искра малая бессильного огня,
Мечтой творимое творенье!
И нужно еще жить — не знаю, почему, —
Как бы покорствуя призванью своему,
Всегда оплакивать небывшую потерю!
И нужно еще жить — не знаю, почему, —
Наперекор душе, наперекор уму!
И я живу, и жду, и верю!

«В очках, согбенный и понурый…»


Еще от автора Самуил Викторович Киссин
Стихотворения 1903-1905 годов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Стихотворения 1906-1916 годов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
«В институте, под сводами лестниц…» Судьбы и творчество выпускников МПГУ – шестидесятников

Издание посвящено одному из самых ярких периодов истории МГПИ-МПГУ – 1950–1960-м годам ХХ века. Это время, когда в институте учились Ю. Визбор, П. Фоменко, Ю. Ким, А. Якушева, В. Лукин и другие выдающиеся представители современной литературы, искусства, журналистики. Об истоках их творчества, о непростых судьбах рассказывается в этой книге.


Неизвестный М.Е. Салтыков (Н. Щедрин). Воспоминания, письма, стихи

Михаил Евграфович Салтыков (Н. Щедрин) известен сегодняшним читателям главным образом как автор нескольких хрестоматийных сказок, но это далеко не лучшее из того, что он написал. Писатель колоссального масштаба, наделенный «сумасшедше-юмористической фантазией», Салтыков обнажал суть явлений и показывал жизнь с неожиданной стороны. Не случайно для своих современников он стал «властителем дум», одним из тех, кому верили, чье слово будоражило умы, чей горький смех вызывал отклик и сочувствие. Опубликованные в этой книге тексты – эпистолярные фрагменты из «мушкетерских» посланий самого писателя, малоизвестные воспоминания современников о нем, прозаические и стихотворные отклики на его смерть – дают представление о Салтыкове не только как о гениальном художнике, общественно значимой личности, но и как о частном человеке.


Почему Боуи важен

Дэвид Джонс навсегда останется в истории поп-культуры как самый переменчивый ее герой. Дэвид Боуи, Зигги Стардаст, Аладдин Сэйн, Изможденный Белый Герцог – лишь несколько из его имен и обличий. Но кем он был на самом деле? Какая логика стоит за чередой образов и альбомов? Какие подсказки к его судьбе скрывают улицы родного Бромли, английский кинематограф и тексты Михаила Бахтина и Жиля Делёза? Британский профессор культурологии (и преданный поклонник) Уилл Брукер изучил творчество артиста и провел необычный эксперимент: за один год он «прожил» карьеру Дэвида Боуи, подражая ему вплоть до мелочей, чтобы лучше понять мотивации и характер вечного хамелеона.


Иоганн Себастьян Бах

Автор в живой, увлекательной форме рассказывает о жизни и творчестве великого немецкого композитора XVIII века Иоганна Себастьяна Баха. Предназначается для широких кругов любителей музыки.


Вольфганг Амадей Моцарт

Автор книги — известный музыковед и филолог — рассказывает о жизни великого австрийского композитора, хотя и короткой, но наполненной важными и интересными событиями, о его творчестве, истории создания наиболее известных его произведений. Предназначается для широкого круга любителей музыки.


Николай Вавилов

Немногим в истории мировой науки довелось пережить столь тяжкие испытания за свои убеждения, как нашему современнику — советскому исследователю растительного царства планеты и одному из основоположников генетики Николаю Вавилову. Его доброе имя и его научное наследие, известное во всем просвещенном мире, еще полстолетия назад было под запретом в Стране Советов, которой он отдал свой талант и подарил крупнейшую в мире коллекцию растений. Сегодня получили огласку многие факты жизни и гибели Н. И. Вавилова — они нашли достойное место на страницах этой книги.