Легкое бремя - [11]

В очках, согбенный и понурый,

С высоким голосом скрипучим,

Интеллигентностию мучим,

Корпит всю ночь над корректурой.

Он бескорыстный друг Чулкова,

В «Тайге» когда-то бывший ссыльным,

А ныне голосом могильным

Читает Федора Гучкова.

Судьба! Играешь ты нечисто!

Едва ль тебе он был бы другом,

Когда б не нес он по заслугам

Прозванье морфиниста.

<1907–1908>

На берегу пустом (Элегия) [35]

На плоском берегу заброшенной реки

Стоит приют мой одинокий.

Холодных волн не знают рыбаки.

И в сон бездействия глубокий

Равно погружены и дух, и сирый дол,

Замкнутый дальнею дубравой.

Исполненные скуки величавой,

Проходят дни… О, как их шаг тяжел!

Здесь пища мне — мой ежедневный лов.

По вечерам, в неверном, тусклом свете

Сажусь чинить разорванные сети,

Пою, — и бедный звук моих унылых слов

Тревожит душу. И родят рыданье,

И ветра стон, и темных волн плесканье.

Где в реку врезалась песчаная коса,

Где светлые, пустые небеса

Безлесных берегов раздвинуты простором,

И в бледной синеве тонуть не больно взорам, —

Люблю бродить… глядеть на тускнущую гладь,

Ее малейшее волненье примечать

И в призрачном, размеренном движенье

Душою жаждущей впивать успокоенье.

Я пресыщения не знал,

Я юности моей не сжег в постыдной неге —

Квадригу я остановил в разбеге,

Не выпустил вожжей, не вскрикнул, не упал!

Отвергнутой любви не гнал меня призрак,

Не жаждал я вкусить забвенье,

Нет! Вольный, я избрал уединенье

И для него бежал мирских и шумных благ!

Не мнил, — о, детского мечтания краса! —

Я голоса внимать созвучные природы —

Песнь ярости, что грозно воют воды,

Песнь древней мощи, что поют леса!

Нет! Я один. Быть может, я счастлив,

Постигнув счастия и скорби невозможность.

На берегу пустом живу я, молчалив,

И скукою целю души моей тревожность.

«Пришел земной, тяжелый гость…»

Пришел земной, тяжелый гость,

Ходил по берегу спесиво;

А мы, как зыблемая трость,

По ветру стелемся лениво.

А мы, как беловейный дым,

Дыханью каждому послушны,

Кипим над ним, летим над ним

Толпою легкой и воздушной.

Земные грузные следы

Земное оставляло тело,

А я, под тихий плеск воды

Я песнь призывную запела.

Сестрицы стали в легкий круг

………………………………..

Земной лаская грубый слух,

Земное, злое зренье нежа.

И вот густей полночный мрак,

И тише, и призывней пенье.

Но он направил тяжкий шаг

К огням прибрежного селенья.

<1908>

«Как уютно на мягком диване…»

Как уютно на мягком диване

Ты закуталась в белую шаль.

Старых снов побледневшие ткани.

Уходящего вечера жаль.

Меркнут угли под сизой золою,

Мягкий сумрак сереет в углах,

И неслышною легкой рукою

Тени чертят узор на стенах.

Тихий вечер, он наш не случайно.

В этот мглистый и нежащий час

Молчаливая сладкая тайна

Незаметно овеяла нас.

<1908>

«Листьев широких качанье…» [36]

Понял: мы в раю.

В.Б.

Тень латаний

На эмалевой стене.

В.Б.

Листьев широких качанье,

Тени гигантские рук.

Длинный прерывистый звук.

Это ль часы ожиданья?

Лампы спиртовой гуденье,

Вспышек коротких игра.

Длинны мои вечера.

Долги, раздельны мгновенья.

О, если б ждать мне напрасно!

Милый мой, не приходи!

Длинная ночь впереди.

Я ко всему безучастна.

Что это, сон иль забвенье?

О, как безгорестно жить!

О, как безрадостно жить!

Что это, сон иль забвенье?

<1909>

«Ты в зимний вечер ждешь меня покорно…» [37]

Ты в зимний вечер ждешь меня покорно

С раскрытым томом Фета на диване.

Недвижны крылья темные латаний,

Но тень дрожит на кафели узорной.

Ах, в этой старой маленькой гостиной

Себя веселым помнишь ты ребенком

(На утре дней и радостном, и звонком!)

Средь мебели, таинственной и чинной.

Но дни текли, текли. Веселье реже.

Познали горечь счастья наши души,

И вздохи стали чище, глубже, глуше.

Латании, латании всё те же.

Вот и теперь их тень дрожит укорно

При слабом свете ламповых мерцаний.

Ты в зимний вечер ждешь меня покорно

С раскрытым томом Фета на диване.

<1909>

Летом («Пуст мой дом. Уехали на дачу…»)

Пуст мой дом. Уехали на дачу.

Город утром светел и безлюден.

Ах, порой мне кажется, заплачу

От моих беспечных горьких буден.

Хорошо вдыхать мне пыльный воздух,

Хорошо сидеть в кафе бесцельно.

Ночью над бульваром в крупных звездах

Небо, как над полем, беспредельно.

Жизнь моя, как сонное виденье.

Сны мои, летите мимо, мимо.

Смерть легка. Не надо воскресенья.

Счастие мое — невыносимо.

Прогулка («Дорожка в парке убрана…»)

Дорожка в парке убрана,

Не хрустнет под ногою ветка.

Иду. Со мной моя жена,

Моя смиренная наседка.

Гляжу в просветы меж ветвей:

Вот небеса уже не сини,

И стадо поздних журавлей

Сечет вечерние пустыни.

Под ветром гнутся дерева,

Дрожат и холодеют руки.

А ты в душе моей жива,

Ты весела, как в день разлуки.

И та же осень, тот же свист,

Осенний свист в пустой аллее.

И голос твой как прежде чист,

Звучит призывнее и злее.

И в веяньи осенних струй

Пьянит опять и дышит тайной

Полупритворный поцелуй

И долгий вздох, как бы случайный.

И не забыть мне до сих пор

Очарований злых и мелких!

Который час? И медлит взор,

И медлит взор на тонких стрелках.

Пора домой. Нет сил вздохнуть,

Но я тебя не выдам взглядом.

И наш осенний ровный путь

Мы продолжаем молча, рядом.

1910

Весна («В синем воздухе сонные нити…»)

В синем воздухе сонные нити,

Вы серебряным звоном звените.

Вы нежнее, вы легче, чем иней,

Тихо таете в благости синей.

Вскрылись реки. К чему теперь прорубь?

Белый в небе цветок — белый голубь