Легко - [71]

Господин подсекретарь крайне осторожно отправляется в путь. Это неприятно, на левую ногу он опирается с трудом, подскакивая, правая нога подгибается и волочится. С усилием.

Одной рукой держит младенца, другой хватается в темноте в поисках временной опоры. С правой стороны светлеет. Свет поднимается, по-прежнему очень неверный. Кажется, лунный свет исчезает, луна скоро зайдет, подсекретарю кажется, что все эти переходы тянутся невозможно долго. Хотя и не так уж долго. Нужно спуститься на несколько шагов. Потом дорога снова поворачивает наверх. С сомнением смотрит вверх, затем некоторое время — туда, откуда пришел.

Эники, беники,

ели вареники.

Эктус, пектус, куфер, штуц,

квинте, кванте, финго, пуц.

Как будто я в какой-то момент действительно раздумывал, что я это сделаю. Да вы что, за кого вы меня принимаете.

Берет младенца обеими руками, раздается резкий, дикий протестный крик. Вершины деревьев слегка зашумели: подул ветер, но внизу это движение еле заметно. Сосновые ветки, как одеяло, темны, с них посыпались капли, влага еще кое-где осталась.

Ты — как кошка,

Я — как мышь.

Я бегу, но

Ловишь ты.

Смотрит вниз, потом вокруг себя. Стоит растопырив ноги, потом неуверенно, но с силой вытягивает руку вперед. Тело бросает очень неловко и, понимая это, делает еще шаг вперед, чтобы при необходимости поддать ногой, только не нужно.

ТЕЛО действительно при ударе издает стон — не падает головой во тьму, а сначала задевает за край склона — одежкой — но потом успешно отлетает, упс, доносится стон, потом очень короткий обиженный вскрик, почти неслышный, акустика пропасти многократно усиливает самый слабый звук: все пропасти такие. Только поэтому; потом только короткие динамичные звуки ударов, что-то посыпалось вниз, а потом — тишина. Тишина. Еще ветер как-то стихает, так что дыхание наблюдателя явственно слышно.

Ну, наконец, вопрос решен. Тишина.

Наконец тишина, какая блаженная тишина, боже мой. Блаженная тишина. Наконец-то.

3

Черт. Черт, черт возьми!

Удар сильный, как будто откуда-то изнутри, так что теряю голову, руки и ноги — в воздухе. Снова движение, неожиданно, резко. Ничего невозможно понять. Да что происходит?

Во рту отвратительный вкус. Еще и это у меня украли, этот привычный момент, несколько рутинных, неосознанных секунд, сразу после пробуждения, когда вообще ничего не осознаешь. Первый момент. Только сейчас я был во сне, то есть не было никаких снов, такой поверхностный, неглубокий сон, который не принес никакого облегчения, ни на секунду. Голеностоп болел жутко, все время, при любом движении, даже во сне я чувствовал эту боль. Без сомнения, это все еще был я, с ноющим голеностопом, и никто иной. Ночной охотник, ночной хищник. Никто другой.

Что случилось? Что меня встряхнуло? Как накренилась эта машина?

Смотрю наверх.

Дверей нет, ни с одной стороны, светло, день, солнце сияет через остатки металла. День, а я здесь как на выставке. Прекрасно, замечательно.

У меня были самые благие намерения. Ни разу я не сделал ничего такого, что не было бы направлено на самое благоприятное разрешение вопросов.

Ладно, здесь уже ничего не скажешь, что, мол, не смог оптимально использовать обстоятельства. Обстоятельства были против нас, я бы предпочел другие, но вопрос мы все-таки решили. Я действительно хотел по-другому, но так получилось. Если надо, так надо.

Конечно, мне бы больше понравилось, если бы свет не был таким назойливым и я мог бы спать. Мне нужно много спать.

Медленно поднимаюсь, часть машины накренилась, так что ноги у меня сами собой соскальзывают вниз. Сижу нормально, смотрю вокруг. Ничего особенного.

Продолжаю подъем, медленно добираюсь до края сидений, выдвигаю ноги наружу. Как болит голеностоп. Как я вообще сюда добрался. С большим трудом. Нагибаюсь. Выглядываю, что там.

Машина, похоже, упала с подставок, с тех аккуратно сложенных кирпичей, на которые ее положили раньше; это и было причиной той встряски, которая меня разбудила. Мы просто перевернулись. С другой стороны машина была приподнята, поэтому она накренилась только в одну сторону, удар от падения отломал передний бампер, теперь он торчит наружу. Ничего особенного, вообще ничего особенного, такого, чего мы не видели раньше. Машина выглядит так, как будто стоит здесь уже два года и на нее набросились какие-то случайные вандалы, воры. Хотя мы здесь находимся не настолько долго. Презель должен уже вернуться. В какие вообще истории я все время попадаю? Да, знаю, почему, но что за дурацкие истории!

По-прежнему дикая боль.

Я слишком растянулся, сидеть на машине вообще невозможно.

Соскальзываю вниз, как-то сажусь, ноги на земле, в задницу упирается нижний край дверного проема. Я еще никогда так не сидел, поэтому мне все кажется как-то естественно, лишь бы не сидеть на корточках. Глава свисает, страшно тяжело удерживать рот закрытым. Нет, не буду высовывать язык, я еще не в фазе старческого кретинизма, только, может быть, эта фаза уже не так далеко. Надеюсь, что пока нет.

Полностью поднять голову не удается, могу только повернуть. Кучка пепла, вокруг какие-то вещи. Ха, сумка Шулича, поливинил. Смятая жирная бумага, даже ветром не унесло. Как у цыган, действительно. Камень, на котором я сидел, я его узнаю. Ха, куртка Агаты. Из джинсы, с какими-то зелеными полосами из кожи и что-то такое спереди, такой ретростиль. Только характер. Точно, я помню. Когда она ее сняла?