Легко ли быть издателем. Как транснациональные концерны завладели книжным рынком и отучили нас читать - [16]

Ориентация на Европу не только имела смысл в интеллектуальном плане, но и являлась хорошей книгоиздательской тактикой, поскольку в Англии и «на континенте» мы могли найти авторов, которые пока не были связаны контрактами с другими, более солидными американскими издательствами; таким образом, приобретение их книг не было сопряжено с чрезмерным финансовым риском для «Рэндом». Поскольку мы имели возможность издавать новые книги, не беспокоясь, все ли из них принесут немедленный доход или хотя бы позволят надеяться на прибыль от следующего произведения того же автора, наши критерии при заключении договоров были просты и ясны. Прежде всего нам требовались новые книги, отличающиеся тем, чего так не хватало Америке 50-х, — живостью ума. Мы стремились отыскать глашатаев политических идей, недозволенных к распространению в годы маккартизма, — идей, соответствующих моим личным убеждениям. В результате «Пантеон» оказался в завидном положении: мы с почетом принимали тех, кого другие отвергали или игнорировали.

Как-то после своего визита к Дональду Клопферу в мой кабинет зашел знаменитый Виктор Голланц и принес с собой гранки книги английского историка Э.П. Томпсона «Становление английского рабочего класса» (Е.Р. Thompson «The Making of the English Working Class»). В первый же вечер, едва принявшись за чтение, я понял, что передо мной историческое исследование, которое я безуспешно разыскивал все годы учебы в США и Англии. Для 50-х годов это было нечто уникальное: социально-экономическая история простых людей, написанная в удивительно яркой и оригинальной манере. Голланц охотно согласился продать нам 1500 экземпляров. Так было положено начало историческому разделу в издательских планах «Пантеона». С тех пор было продано в общей сложности более 60 тысяч экземпляров этой книги; она переиздается и до сих пор. В Великобритании «Пенгуин» в знак уважения к ее массовому изданию включил «Становление английского рабочего класса» в свою (увы, больше не существующую) серию «Пеликан» под почетным тысячным номером. После доброго почина Томпсона в наших планах появились и другие английские историки, в то время относительно неизвестные в Соединенных Штатах. Эрик Хобсбом, Кристофер Хилл, Джордж Руде, Э.Х. Карр, Дороти Томпсон и другие.

Воодушевленные спросом на такие исследования, мы стали искать похожие книги американских авторов. Вскоре после публикации Томпсона мы получили «Политическую экономию рабства» — докторскую диссертацию по истории рабства, написанную американским марксистом Юджином Дженовезе (Eugene Genovese). Ее уже отвергли двенадцать университетских издательств, поскольку консервативная идеология сочеталась в ней с откровенно марксистской методологией. Но это было чрезвычайно интересное исследование, отличный, как и книга Томпсона, образец «истории низов». Решение издать «Политическую экономию рабства» я принял, руководствуясь исключительно своим чутьем и личными вкусами; я опасался, что внешние рецензенты разделят мнение университетских издательств и порекомендуют нам отвергнуть эту спорную работу. Помимо следующих книг Дженовезе, наш портфель вскоре пополнили монографии таких выдающихся американских исследователей, как Херб Гатмен, Стотон Линд, Натан Хаггинс, Джон Доуэр, Гэбриэл Колкоу, Уоррен Сассмен, Айра Берлин, Ричард Фокс и Джексон Лирз.

В итоге Дженовезе доставил нам много сложностей. Он яростно нападал на своих коллег — прогрессивных историков, многих из которых мы также издавали. Наконец он ушел от нас, когда, не посчитавшись с его возражениями, я настоял на издании масштабного исследования Гатмена «Черная семья». К тому времени мы уже выпустили шедевр Дженовезе «Кати свои воды, Иордан» («Roll, Jordan, Roll»). Конечно, расставаться с ним было жаль — но меня очень печалили его сектантские перегибы и нежелание мирно сосуществовать с людьми, которые, как-никак, разделяли его основные предпосылки[39]. Мне не хотелось, чтобы издаваемые нами книги отражали только одну точку зрения на какую-либо тему, — мы стремились отразить весь спектр новых школ и течений, зарождающихся в США и Европе.

Английское влияние на наш «портфель» ощущалось также в области литературной критики и в сфере, позднее получившей название «культурология». Моя жена была преданной ученицей Ф.Р. Ливиса[40], да и сам я слушал его лекции в Кембридже. Когда Ливис написал краткую работу, критикующую «Две культуры» Ч.П. Сноу, мы поспешили выпустить ее в США. Книга имела большой успех. Нам также удалось издать более поздние работы Ливиса, включая книгу о Чарлзе Диккенсе, написанную им совместно с женой, — там он, кстати сказать, раскаивается в своем былом презрении к великому романисту.

Воодушевленный этими первыми открытиями, я начал ездить в Великобританию ежегодно. В те времена Лондон просто кишел интересными и своеобразными издательствами. Я приезжал на три недели, каждый день имел семь-восемь деловых встреч и уезжал с ощущением, что едва управился лишь с самыми неотложными делами. «Пантеон» я по-прежнему рассматривал как небольшую и небогатую фирму, а не как часть корпорации «Рэндом». Соответственно останавливались мы у друзей и жили скорее как аспиранты, чем как новоиспеченные издатели. Но такой подход был свойственен и многим лондонским издателям: некоторые вообще не имели офиса, обходясь собственным домом; пробираясь через к