Легкая корона - [38]

Отец играл постоянно. Мы с ним играли в крестики-нолики, в морской бой и точки, настольные хоккей и футбол, в шашки, шахматы и нарды. В нарды мы резались часами, помногу партий подряд, пока у меня не кончались силы, и он на меня еще злился, что я «соскакиваю». В карты он со мной не играл, кроме самых дурацких детских игр, и отказывался учить меня играть в преферанс.

— Ты — женщина, все равно никогда не научишься, — говорил он мне в ответ на очередные просьбы.

— К тебе на днях приходил Миша Кусков, который и правил-то не знал, и ты его учил. Он же совсем тупой, как пробка. Он может играть в преферанс, а я нет?

— Да, любой мужчина, даже такой тупой, как он, будет играть намного лучше тебя. Преферанс — не нарды, там ничего не зависит от везения, нужно думать и считать, а ты этого физиологически делать не способна.

— Все равно научи.

— Не хочу тратить время впустую. Отстань.

Меня это страшно обижало.

— Почему ты ее не научишь, она ведь обижается? — спрашивала его мама.

— Ничего нет на свете более отвратительного, чем женщина-преферансистка. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Я знаю нескольких — ни семьи, ни дома, ничего у них нет. За собой не следят, пьют, ругаются матом, курят как паровоз — мужики в юбке.

— Да покажи ей правила, чтобы дома с ней играть. Ей больше и не надо.

— Нет, у нее есть способности, и она очень азартна. И, зная ее наследственность, можно предположить, что она подсядет на это дело. Не дай господи ей такое будущее.

Обычно отец играл не дома, а в своих карточных компаниях. Но пару раз я стала свидетелем того, до чего доводит людей болезнь. Отца не было дома два дня. Они играли без перерыва у его лучшего друга, Жоры Шиманова, известного московского конферансье, потом Жора не выдержал — все-таки он был не мальчик, и ему надо было давать концерты — и выгнал всю компанию взашей. Они переехали к одному из игроков и продолжили там. Все это время мама была на связи с Жорой и женой того мужика, у которого сейчас шла игра. Та в основном просила маму приехать и забрать отца, потому что третий участник не выдержал марафона и просто вырубился, упал на пол в обморочном состоянии. Эти же двое продолжали играть. Игра шла без перерыва третий день. В конце концов хозяйка квартиры выгнала картежников, причем своего мужа выставила с чемоданом, сказав, чтобы он больше не возвращался. Тот и бровью не повел, взял чемодан, и они с отцом приехали к нам домой. Они позвонили в Дверь утром, когда я собиралась в школу, небритые, осунувшиеся, с дикими красными глазами, в вонючей прокуренной одежде.

— Мы поиграем здесь, — отрывисто сказал отец.

Они прошли в комнату и закрыли за собой дверь. Мы с мамой переглянулись. К своему отцу я привыкла, он меня ничем уже удивить не мог, а вот его спутник, который до начала этого заплыва, по идее, был приличным, ухоженным мужчиной в хорошем костюме и галстуке, произвел на меня впечатление. Кроме пегой щетины на лице, стоящих дыбом волос и опухших красных глаз в его внешности обращали на себя внимание бурые пятна на рубашке, выбившейся из брюк и расстегнутой до середины, и галстук с распущенным узлом, который болтался у него на груди, как какая-то скрученная грязная тряпка. «Слезы он, что ли, им утирал?» — подумала я.

— Вам что-нибудь дать? Позавтракать, чай? — спросила мама.

— Нет! — пролаял из-за двери отец.

— Если можно, я бы выпил кофе, — произнес немного извиняющийся незнакомый мужской голос.

— Свари кофе, пожалуйста, я опаздываю, — попросила меня мама.

Я сварила кофе. На всякий случай сделала несколько бутербродов, налила чай — отец не пил кофе, сваренный в джезве, — и отнесла им в комнату. Они уже успели задернуть занавески на окнах, включить торшер и закрыть все форточки, чтобы табачному дыму некуда было улетучиваться из комнаты. Так они себя чувствовали в родной стихии.

Мама ушла на работу, я — в школу. Когда я вернулась, они играли. Через некоторое время после моего возвращения на улице начались активные милицейские действия. Гаишники суетились возле какой-то машины и громко объявляли в матюгальник, чтобы владелец машины номер такой-то срочно спустился к своей машине.

— Слушай, а это не твоя машина? — спросил отец своего оппонента.

Дело в том, что мы жили напротив отделения Госбанка СССР, охрана там была весьма бдительная. Почему они все утро эту машину не трогали, не знаю, но сейчас она, припаркованная напротив входа в банк, сильно им мешала. Наверное, инкассаторы должны были приехать. Я часто, в детстве и не только, висела на подоконнике, наблюдая за инкассаторами, охраной и вообще всей процедурой, и представляла, что было бы неплохо грабануть банк В любом случае отец и тот мужик прилипли к окнам, пытаясь понять, что там внизу происходит.

— Точно, моя. Пойду разберусь. А то они ее отбуксовывать собрались, козлы, — сказал чувак.

— В порядок себя приведи, там же менты, — сказал ему отец вслед.

Мужик спустился вниз, о чем-то переговорил с ментами. Потом сел за руль и поехал вниз по улице.

— Он совсем уехал? — спросила я отца.

— Нет, сейчас машину переставит и вернется. Ему отыграться надо.

И точно. Через десять минут они опять заперлись в комнате и продолжили играть. Вечером, когда мы с мамой пошли спать, она попросила их перейти на кухню, чтобы никому не мешать. Они исполнили ее просьбу молча, они вообще уже давно не разговаривали, не шутили, не обменивались Даже короткими репликами. Изредка, по необходимости, отрывисто кидали друг другу какие-то карточные термины и чертили свою пульку. С землистыми лицами и запавшими глазами, они были похожи на зомби. Это было уже совсем не весело. Шел четвертый день беспрерывной игры.