Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрко-монгольский мир XIII – начала ХХ в. - [106]

Точно так же вел себя и правитель Мерва в Хивинском ханстве – Нур-Мухаммад-хан, легитимированный своим предполагаемым отцом Абу-л-Мухаммад-ханом: он предпочитал отсиживаться в доставшемся ему уделе, отражая посягательства других членов хивинского ханского семейства, вовсе не думая принять участие в междоусобицах, чтобы расширить свои владения [Абуль-Гази, 1996, с. 135].

Аналогичным образом самозваные ханы Башкирии XVIII в. (Султан-Мурад и Карасакал – Султан-Гирей) также не преследовали цели распространить свою власть на соседние регионы, хотя и старались заручиться поддержкой их населения, чтобы увеличить число противников российского владычества [Акманов, 1993, с. 146–147; Садалова, 2006, с. 26–28]. В большинстве случаев такие «региональные» самозванцы, фактически были не более чем областными правителями, довольствовавшиеся формальным принятием ханского титула, хотя некоторые (как вышеупомянутые лже-Шайбаниды) обходились даже и без него.

Подобные скромные амбиции объяснялись, вероятно, тем, что чем меньше был объект притязаний того или иного самозванца, тем меньше внимания привлекали они со стороны могущественных конкурентов по борьбе за власть, включая и потомков Чингис-хана, и других представителей знати, которые и сами были готовы захватить трон, принадлежавший по закону Чингисидам – как это сделали Джалаиры, Тимуриды, Дуглаты и т. д. А кроме посягательств со стороны прямых конкурентов, была велика и опасность, что деятельностью того или иного самозваного правителя могли заинтересоваться те, кто знал настоящих членов правящих семейств, за которых выдавали себя эти самозванцы. В таком случае вероятность разоблачения, свержения и гибели была более чем вероятной.

Тем не менее некоторые из авантюристов, как было показано выше, укрепившись в каком-то одном регионе, решались увеличить свои притязания – вплоть до претензий на ханский трон. Однако чаще всего они не успевали их реализовать, поскольку тут же бывали вынуждены вступить в жесткое противостояние с конкурентами, не имевшими такой уязвимой черты как фальшивая генеалогия. Так, например, лже-Абд ал-Гаффар в течение двух лет признавался каракалпаками в ханском достоинстве, но как только завоевал Ташкент и прилегавшие к нему области, тут же был убит в борьбе со своими конкурентами – казахскими султанами [Юдин, 1988, с. 213–214].

Зато некоторые из самозванцев, ограничивая свои властные амбиции рамками одного региона, не только закреплялись в нем при поддержке своих покровителей и военной силы, но даже в редких случаях могли получать признание от законных ханов. Например, Исфанд-султана, лже-правителя Балха, признал бухарский хан Пир-Мухаммад II, который пришел к власти в очень сложной обстановке и для сохранения пусть даже призрачного единства государства Шайбанидов был вынужден признавать фактическую самостоятельность удельных правителей – даже такого явного самозванца и узурпатора власти [Ахмедов, 1994, с. 164].

Таким образом, ограничивая свои претензии масштабами одного региона, самозванцы в значительной степени увеличивали свои шансы удержать эту власть и закрепить положение.

§ 3. Самозванцы без властных амбиций

Обратившись к жизнеописаниям самозванцев в мировой истории, мы обнаружим, что с течением времени все больше из них затевали свои авантюры не для того, чтобы вести кровопролитную борьбу за власть, а чтобы добиться внимания, привлечь к себе интерес, богатых покровителей и в конечном счете разбогатеть, вести безбедное существование. Эта тенденция вполне логична и объяснима: ведь борьба за трон чаще всего кончалась разоблачением и гибелью претендента, либо его казнью как государственного преступника. Если же целью самозванства было всего лишь «вытрясти» немного денег из доверчивых жертв, то такое деяние рассматривалось не более чем мошенничество и грозило в худшем случае тюремным заключением, а то и вообще принуждением вернуть полученное. В качестве примеров можно привести, например, многочисленных претендентов на роль «чудесно спасшегося» французского короля Людовика XVII (на самом деле умершего в тюрьме в годы Великой Французской революции), лже-потомков Николая II, «экзотических» самозванцев – «индейского принца» Елеазара Уильямса, Джорджа Салманазара, «принцессу Карабу» и проч. (подробнее см.: [Баганова, 2010]).

Конечно, в отличие от «цивилизованной» и «меркантильной» Европы, в тюрко-монгольских государствах главной целью самозванцев оставалась борьба за власть: претенденты на ханские троны не так дорожили жизнью и стремились к богатству, как их западные «коллеги». Однако в ряде случаев мы с удивлением наблюдаем, что и лже-Чингисиды порой демонстрировали похвальный практицизм и довольствовались улучшением своего материального положения, отказываясь от рискованной борьбы за власть.

Например, лже-Тармаширин, нашедший приют сначала при дворе делийского султана, а затем правителя Фарса, за все время, что он выступал в роли бывшего хана, не предпринял ни одной попытки вернуть трон Чагатайского улуса. Он довольствовался выказываемым ему почтением и получаемыми дарами. Со своей стороны, его покровители также не подталкивали его к решительным действиям по «возвращению» трона, довольствуясь тем, что при их дворе есть претендент на трон, чье присутствие в известной мере гарантирует мирные отношения с Чагатайским улусом. Для Делийского султаната, который в свое время подвергался нападениям самого Тармаширина (настоящего!) [Бартольд, 1943, с. 62], это было весьма актуально. Что же касается Абу Исхака, правителя Фарса, то он с охотой приютил лже-Тармаширина, чтобы иметь определенные гарантии безопасности в случае, если какой-либо потомок «золотого рода» решит обвинить его в узурпации: ведь мнимый хан в любой момент мог быть провозглашен верховным правителем в его государстве, тем самым лишив врагов правителя Фарса повода упрекнуть его в узурпации! Кроме того, принимая претендента на чингисидский трон, Абу Исхак Инджу демонстрировал собственную приверженность к чингисидским традициям [Грачев, 2005, с. 95].