Легионы святого Адофониса - [56]
С комом неодолимой горечи в горле и с обетом завершить по весне новую церковь, Карп Любанский воротился в свое село. Кукулинцы дали ему проводного – икону, оставшуюся от Исайлы, и взяли зарок – день крысиного одоления отныне да наречется Большой Просов день. В родных Любанцах он застал свежие могилы, помолился за души знакомцев, ощущая с горечью и печалью, что забыл свой дом и свое село, что силой какого-то волшебства предался Кукулину, во дни, в жуткие дни крысиных нашествий и смерти. А может, он просто сбежал тогда от Петкановой сестрицы, с которой слишком молодым обвенчался, от Косары, пребывающей в ссоре со всеми селами, в какие ступала.
В своих домах, более похожих на дремотные могилы, чем на обиталища, старцы Илларион и Гргур с женами Угрой да Фоей вместо вожделенных невест из снов покойного Серафима каменеют пред очагами, подобно другим старейшинам, бесполезным для дела. Надстарейшины они лишились. Пытались его удержать, обещали и венец, и послушание, но не смогли. Благун
воротился в каменную впадину под Синей Скалой. Вон он, лежит, открывши глаза, холодеет, к нему приближаются зверь и зверь, пес и волчица. Может статься, завтра кости его соберут дровосеки, закопают до того еще, как зацветет кизил и Давидица разольется вешними водами. Закопают отца преподобного. И именно любезный Богдан найдет его кости. На могиле Благуновой вырастет дуб, крепко станет держаться корнями за землю, как держался за нее сам постник. Вон он, еще не совсем остыл. Руку протягивает к псу и волчице, безгласно, под бровями ни благословения, ни проклятия. Почувствовал приближение ветров. Покорные его внутреннему зову, они появились между ним и звериной парой – люди нашли его нетронутым и закопали с молитвой. Излетел из себя. Легкий, направился к теплым высям, к единственной и праведной жизни. А лежал неподвижный и с открытым ртом – мертвый. Последний вздох его коснулся бодрствующей большеглазой сойки, и она, криком провожая исход из живого трупа искушений и мук, разнесла на все стороны весть: постник довершил свой столетний пост. Поют в Ипсисимовом доме бывшая монахиня Ефимиада и Илларионова сноха Панда, а муж ее Голуб пытается словить петуха для завтрашнего праздничного обеда.
Угадывая или наблюдая все это из крепости с гробом в холодных стенах, я предощущал приход весны с первыми ласточками: ветки отяжелеют от цвета, спустятся голуби на кукулинские кровли, гора станет потягиваться на припеке. Недолго. Опять снег. И завывание ветра, удары его ледяных щупальцев, выбивающих из земли белый прах и заворачивающих на юг хрупкую, однако жилистую молодь. Холмы и горы как волны смерзшиеся, с неподвижной темно-зеленой пеной можжевельника и сосны, тут и уцелеть можно лишь в норе. В небе кружит серая тень, сама превращаясь в тень. Хотела бы охватить в оковы солнце, его вечную юность, да только солнца нет, дожидается дня воскресения. В этом великом чародействе природы, во всех чародействах, что я узнал или измыслил сознанием, расплавленным душевными муками, я утерял дар предвидеть и слышать внутренние голоса людей. Стал изнуренным старцем. Позади меня в глубинах мрака нет ни воспоминаний, ни грехов – ничего нет. Из дубравы переплетенных теней сбегает моя тень, оставляя за собой змеиную кожу без обличил и без имени. И все же под челом у меня яснеет: жизнь, какая она ни будь, достояние тех, кто приходит. Земля высосет мозг из моих гостей, напоит корни трав – более буйных, чем вчера. И услыхал я, что с Ефимиадой и Пандой поет кто-то еще. Из глубины.
О, этот Петкан! Неужто и под землей хмелеет, почуяв близость следопыта Богдана и неразлучных Кузмана с Дамяном? И о чем поет в могиле кукулинский радетель? Обо всем, тепло ему под землей.
На другом берегу Давидицы рядом с Песьим Распятием голод преобразился в кобылицу, дикую и изможденную, уместившую на скрипучей хребтине огневицу, лютую хворь: желтозубый коварный всадник снарядился на гостьбу в Кукулино – подкормиться людьми. Ветер оттолкнул кобылицу, подхватили ее воды. Забрав в свои мягкие, но могучие лапы, изнабивши ноздри льдом, Давидица прочь унесла ее вместе с коварным всадником. Голая верба пустила корень из-под земли и словно в пылком объятии, забрала ее шею в обруч. Потащила, помогла льду ее подковать и сковать.
Издавна в такие вот дни вокруг села собирались вороны, в криках жаловались своим богам на судьбину. Сейчас их не было. Ни их, ни даже их призраков. Ни лисиц в можжевеловых зарослях у подножия горы. Их пугала пьяная песня Петкана, долетавшая из-под земли.
Эта книга познакомит вас со сказками писателей Югославии, известных мастеров югославской прозы.Все эти сказки пользуются большой популярностью в стране, а многие из них стали уже хрестоматийными. Некоторые из представленных в сборнике сказок (например, сказка Б. Чопича «Приключения кота Тоши») издавались и на русском языке.
Славко Яневский – известный югославский писатель и поэт, член Македонской академии наук и искусств, лауреат союзных и республиканских премий.Трилогия («Легионы святого Адофониса», «Песье распятие», «В ожидании чумы»), отмеченная премией М. Крлежи, – философская притча-метафора из жизни некоего условного села Кукулино периода средневековья. Конкретное и условное одновременно, оно символически емко отразило в своей истории все грани трудной судьбы Македонии. В романе присутствует необходимая атрибутика жанра – кровавые битвы, личная отвага, монашеские кельи, предательство, месть и любовь.
В сборник «Неразделимые» входят образцы югославской новеллистики 70—80-х годов. Проблемам современной действительности, историко-революционного прошлого, темам антифашистской борьбы в годы второй мировой войны посвящены рассказы Р. Зоговича, А. Исаковича, Э. Коша, М. Краньца, Д. Михаиловича, Ж. Чинго, С. Яневского и других, представляющие все литературы многонациональной Югославии.
Славко Яневский – известный югославский писатель и поэт, член Македонской академии наук и искусств, лауреат союзных и республиканских премий.Трилогия («Легионы святого Адофониса», «Песье распятие», «В ожидании чумы»), отмеченная премией М. Крлежи, – философская притча-метафора из жизни некоего условного села Кукулино периода средневековья. Конкретное и условное одновременно, оно символически емко отразило в своей истории все грани трудной судьбы Македонии. В романе присутствует необходимая атрибутика жанра – кровавые битвы, личная отвага, монашеские кельи, предательство, месть и любовь.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.