Легенды Потаповского переулка - [58]

Восхищаясь ее одаренностью, ее умением по-особому смотреть на вещи и описывать их, Б. Л. писал: «Радуйся, Аля, что ты такая. Человек, который так видит и так чувствует, может во всех обстоятельствах жизни положиться на самого себя». Он писал о ее даре магического воздействия на течение вещей и ход обстоятельств, о том, что она «как заговоренная», прошла через все несчастья. И может быть, нам сейчас лучше не знать, какие именно силы ее «заговорили», лучше не растравлять себя. Иногда, чтобы судить вернее, лучше не знать.

Москва, 1975

* * *

Москва, Потаповский пер., д. 9-11,

кв. 18, Ивинской Ольге Всеволодовне

Туруханск, 23 февраля 1955

Милый друг, Ольга Всеволодовна! Мне ужасно жаль, что не удалось встретиться с Вами, но иначе и быть не могло, забежать к Вам на минуточку мне показалось немыслимым, т. к. все то, что хотелось Вам сказать и от Вас услышать, требует времени и покоя. Мы с Вами еще встретимся по-настоящему. А сейчас мне просто хочется Вам сказать, что я безмерно рада Вашему возвращенью, Вашему воскресенью. Вы умница, именно так и нужно. Ибо, воскреснув слишком поздно. Вы оказались бы никому не нужной Эвридикой, раздвоенной между жизнью и царством теней, слишком глубоко знающей ту, внечеловеческую правду, с которой потом трудно жить. Все хорошо вовремя, даже особенно — чудо! У меня в жизни все иначе — ну и Бог с ним! Я о Вас знаю и очень много, и очень мало, так же, вероятно, как и Вы обо мне, т. е. так, как умеет рассказать Б. Л.

Поэтому и пишу Вам, как написала бы его воплощенному стихотворению.

А какая Вы на самом деле — не знаю, да и не думала об этом. Несомненно такая, какой Вам нужно быть!

Желаю Вам счастья, и чтобы чудо — длилось, и чтобы все, все, все было хорошо!

Целую Вас

Ваша АЭ

Обр. адрес: Красноярский край, с. Туруханск, почта, до востребования Эфрон А. С.

* * *

Письмо написано после возвращения Ариадны Сергеевны в Туруханск из короткого отпуска, когда она побывала в Москве, встретилась с Б. Л., который дал наш адрес (телефона еще не было). «Живьем» появилась Аля у нас в Потаповском в 1955 году, уже поселившись в Москве, и, как она говорила, «сразу выбрала наш дом, потому что в нем веселее». С тех пор бывала у нас очень часто, участвовала во всех наших семейных перипетиях.

По просьбе Б. Л. в Гослитиздате (директором тоща был А. К. Котов, главным редактором Пузиков) Ариадне Сергеевне и матери давали переводные работы. Тут же в Потаповском они с мамой обсуждали своих «персов», «китайцев», «арабов», в основном по редакции восточной литературы. Приходил редактор А. А. Горбовский с подстрочниками Р. Тагора, которого переводили втроем, и Б. Л. также — знаменитый седьмой том собрания сочинений Р. Тагора.

«Воскресение» матери было уже давно позади — она вернулась в Москву в первую послесталинскую амнистию в апреле 1953 года, пробыв в Мордовских лагерях четыре года.

* * *

Дата по штампу: 17.11.58

Оля милая, не появляюсь, т. к. гоню в хвост и в гриву свои запоздалые переводы. Не обижайся. Как только распростаюсь — приеду, и дам знать, когда это будет, чтобы мы могли повидаться. Пожалуйста, не ной и держи свои нервочки в узде, а главное — слушайся Иришку, она самая умная «на данном этапе», и, главное, обладает чувством меры. А что на тебя ругается, так это ничего, обойдется.

Главное, будьте все здоровы, а остальное приложится. Все утрясется, все успокоится, ибо каждая сенсация проходит — о том еще царь Соломон говорил. Постарайся войти в рабочую колею — это самое верное средство для того, чтобы не иметь времени расстраиваться! Целую вас всех, будьте здоровы.

Твоя Аля

* * *

В этом письме все очень знаменательно. 17 ноября 1958 года — всего две недели прошло после «нобелевских дней», исключения Б. Л. из ССП, клеймящих заседаний, писем Хрущеву, газетной кампании… Аля, как и во все наши трудные времена, каждый день была у нас. Позиция ее, насколько помню, была самая уступчивая — «кланяться в ножки», любые письма писать. Она боялась и ожидала самого худшего.

Была она у нас и в тот день, когда Б. Л., решив «устроить им сюрприз», послал телеграмму об отказе от премии и прямо с телеграфа заехал в Потаповский. Он как-то торжествовал, что вот, мол, они уже и не ждут, а тут он такой номер и отколет. Мы с матерью оторопели. Теперь, когда столько выстрадано уже за эту премию, когда кампанию не остановишь, так хоть знаешь, за что страдаешь…

Аля решительно подошла к нему — он сидел на стуле у стола, «парадный», оживленный, — крепко поцеловала: «Вот и умница, Боренька, вот и молодец!»

После того как письмо к Хрущеву было передано по радио и телевидению, казалось, что кампания пошла на убыль. Но маму продолжали теребить, требовать нового письма. Да и слежка продолжалась, отсюда и «нервочкн».

* * *

10 мая 1960

Милая Оленька, получили твою весточку, очень огорчена Бориной болезнью. Это, вернее всего, болевой отголосок всего пережитого — и опять проклятая «промблема», что тебе до него никак не добраться, и это его еще больше выбивает из колеи. Он ведь, при всей своей безбрежности, человек привычек, и нарушение привычного ему уклада должно еще хуже влиять на болезнь. Конечно, нет худа без добра, хорошо, что кардиограмма приличная и нет непосредственной опасности для жизни; однако и боль, и тревога, и тоска — тоже опасности, хоть и не непосредственные.