Легенды и были арабского востока - [36]

Живут туареги также в шатрах, но обтянуты они не тканью, как у арабских бедуинов, а шкурами диких животных. Во время еды туареги уединяются, стараются делать так, чтобы никто не видел их за едой, особенно арабы.

В Ливии туареги населяют главным образом оазисы Гат и Гадамес, а также кочуют по пустыне. Их численность составляет примерно пять тысяч человек. Всего же их в государствах Африки, имеющих выход к Сахаре, насчитывается до миллиона человек. В Нигере, например, 350 тысяч туарегов составляют 10 % населения страны.

Издревле туареги несли службу охраны караванов, пересекавших Сахару, а также служили в различных поенных отрядах. Прекращение караванной торговли и установление мира в пустыне отняли у туарегов привычные заработки. Земледелие они презирают и предпочитают охотиться и собирать редко встречающиеся в пустыне дикорастущие плоды, ягоды и коренья.

Исследователи этого народа писали, что туареги и поныне сохраняют деление на племена и кланы, объединяющиеся в конфедерации с наиболее сильными племенами во главе. Внутри каждого племени — свое деление: во главе стоит туарегская знать — «белые», ей подчинены «черные» туареги — потомки бывших рабов. Знать занимается военным делом: метает копья, фехтует на длинных средневековых мечах «такуба». Знатные женщины из трудовых навыков владеют только вышиванием. Всем необходимым «белых» туарегов обеспечивают «черные», а также ремесленники, находящиеся за пределами социальной организации туарегских племен. Как правило, это люди других народностей, связавшие свою судьбу с туарегами.

Светлокожие берберы представляют собой другое национальное меньшинство Ливии. В отличие от туарегов они коренные обитатели страны, населяющие Северную Африку с конца каменного века. Берберский язык является ветвью широко распространенной семито-хамитской группы языков, к которой относятся также древнеегипетский, коптский, сомалийский, оромо и амхарский языки. На одном из берберийских диалектов говорят и туареги. В подавляющем большинстве берберы ассимилировались с многочисленными пришельцами, но на западе Триполитании и в некоторых других районах страны они сохранили свою племенную организацию и культуру. Вместе с туарегами берберы составляют около 4 % населения Ливии.

С древних времен живут в Ливии и темнокожие тубу выходцы из Чада и Нигера. Современные тубу отличаются необычайной выносливостью, а их язык (считающийся сегодня одним из суданских диалектов) ара бы сравнивают со свистом птиц. Не исключено, что это тот самый народ, о котором писал в свое время Геродот, сравнивавший язык племени с «пронзительным криком летучих мышей».

Тубу — люди легкого сложения, стройные, с орлиными носами, тонкими губами и прямыми волосами Они мусульмане, и многие из них живут в круглых хижинах с остроконечными крышами. Обшая численность тубу — около трех тысяч человек.

Нет в Ливии более странного и уединенного национального меньшинства, чем давада — «червееды», которые живут и жили, по-видимому, веками в трех деревнях Западного Феццана. Известные также под названием «забытые богом», четыре сотни давада существу ют главным образом за счет ловли червей в трех соленых озерах, расположенных, словно миражи, прямо между песчаными дюнами. По имеющимся свидетельствам, эти черви представляют собой в действительности разновидность креветок, из которых давада приготовляют пасту. Из пасты потом делают лепешки. Высушенные на солнце, лепешки готовы к употреблению.

Да, история, археология, в лучшем случае — этнография. Общение с современными ливийцами — самое беглое. Мимолетные встречи с рыбаками на городской набережной, с ткачом в его мастерской на городском базаре, с деканом университета в Триполи. На более дружеские встречи тружеников с делегацией общества советско-арабской дружбы королевские власти не пошли. Как-то мы невольно подслушали разговор шоферов, обслуживавших нашу делегацию. Один из них — грузный мужчина лет пятидесяти, в кепке и ковбойке, держа руки в карманах и опершись о крыло машины, говорил в сердцах, не подозревая, разумеется, что половина пассажиров-чужестранцев понимает его речь: «И что они пристали к этим русским? Не понимаю! Люди как люди. Так же смеются, как и мы». Встретив, таким образом, впервые в своей жизни русских, он с удивлением обнаружил их умение смеяться, как все. И этого оказалось достаточно, чтобы рухнули предубеждения, создававшиеся в течение десятилетий в сознании простых людей. А у нас, в свою очередь, появилось свидетельство, что к нам «они пристали». Потому-то нас и водили главным образом по развалинам и музеям, где основные посетители — иностранные туристы, да по пустому университету, в котором уже не было студентов.

Улетали мы из королевской Ливии со смешанным чувством. Правда, на аэродроме нас несколько развеселил здоровенный двухметровый детина лет двадцати пяти. Он говорил на правильном русском языке с американским акцентом. На четырех пальцах левой руки у него не хватало фаланг. Одет он был в серый с черными крапинками костюм и белую рубашку с черным вязаным галстуком. Оказалось, что это сын эмигрантов из Прибалтики, ныне постоянно проживающий во Франции и французский подданный. Отец его — эстонец, мать — русская. Она и научила его русскому языку. В Ливии этот молодой человек работал в одной из американских нефтяных компаний. Нас он спросил, как можно приехать туристом в Россию, посмотреть родину матери. Кто-то уже сумел его убедить в том, что как только он ступит на русскую землю, его тут же арестуют и отправят в Сибирь. Вся наша делегация, услышав это, дружно захохотала, и смех этот, как видно, больше всего поколебал прежнее убеждение нашего собеседника: