Легенда об учителе - [25]
На мою парту шлепнулась записка и перебила мои мысли.
— Натка! Андрей Михайлович смотрит! — в испуге прошептала Света.
Я подняла глаза, а он тотчас же отвел свои. Он понял, что это все еще бушуют «адриатические волны». Их нельзя унять сразу: пусть постепенно улягутся сами. И не стал мешать.
Я не ответила на записку Кирилла. У меня еще не было никакой судьбы, а если и была, то она шла пока неведомыми мне путями. До конца урока я прилежно вникала в поэзию законов механики.
— Теперь он влюбится в тебя, — вздохнула Света, когда я показала ей записку Кирилла.
А в коридоре что-то писала и рвала Лилька.
— Письмо Татьяны к Онегину! — захохотал Генька и вышиб из ее руки карандаш.
— Но-но! Подними, а то получишь! — грозно прорычал Кирилл, поднося к Генькиному носу крепко сжатый кулак.
«Адриатические волны…»
БОРОДИНО
Все проходит, оставляя свой след в жизни. Мы судим об ушедших по тому, что они в нас оставили.
Глуховатый голос Поэта звучит в моей душе светлым воспоминанием, он очень уместен сейчас.
За Пушкина мы мстим всегда. Пройдут тысячелетия, но за Пушкина по-прежнему будут мстить!
Мы не могли расстаться с Пушкиным просто так. Валентина Максимовна прочитала нам «Памятник» и вытерла глаза своим длинным шарфом. С места поднялась взволнованная Соня Ланская:
— На каникулах мы проведем вечер памяти Пушкина! Кто хочет участвовать, записывайтесь у меня!
Записалось полкласса. Кирилл забрал себе роль летописца Пимена из «Бориса Годунова». Самозванцем был Жорка.
Кроме того, Кирилла привлекал Алеко из «Цыган», и он подошел ко мне посоветоваться.
— Бери и то и другое! — милостиво разрешила я.
— А ты что?
— Прочту из «Евгения Онегина», хотя бы это:
— Зачем? Ты же ничему этому не веришь? — усмехнулся Кирилл, вспомнив, наверное, свою записку.
— Так я и не Татьяна!
Татьяной была Соня. Ей достался самый большой успех на этом вечере. В длинном белом платье в полутьме сцены, с распущенными по плечам волосами, она писала свое письмо Онегину с истинной страстью:
«Да. Только так. Я не Татьяна. Кирилл не Онегин. Мой герой впереди, а может быть, его не будет и вообще!» — думала я, стоя в дверях зала и не сводя глаз с Сони. Кто-то за моей спиной первый зааплодировал. Я оглянулась. Андрей Михайлович, не переставая хлопать, что-то говорил стоящему рядом Николаю Ивановичу. Они смотрели из коридора. В зале, набитом родителями и ребятами, негде было упасть яблоку.
Потом Соня была Земфирой, а Кирилл — Алеко. С ней же у фонтана, в образе гордой полячки, объяснялся Жорка-самозванец. В перерыве, когда менялись декорации, я по просьбе Валентины Максимовны читала «К Чаадаеву», «К Пущину», а в конце — «Памятник». Я гожусь только на это. Артистка из меня плохая. Я и не лезу. Лилька пела под аккомпанемент Люси Кошкиной «Буря мглою» и «Я помню чудное мгновенье».
Успех вечера был необыкновенный. Валентина Максимовна целовала и обнимала каждого. В нашем классе горой лежали костюмы, взятые Соней напрокат в каком-то театре. Артисты смывали грим и возбужденно обменивались впечатлениями. Соня, все еще в костюме Земфиры, звеня монистами в черных косах, со счастливой улыбкой принимала поздравления. Красавица! Теперь в нее влюбятся все наши мальчишки…
Я выдернула из-под пименовской рясы свой портфель и, позвав Свету, двинулась к выходу. В закутке между нашим классом и учительской стояли Ира и Лилька. Лицо Лильки было заплакано. Ира совала ей носовой платок. Мне махнула рукой, чтобы я не подходила. У меня неприятно защемило сердце. От кого-кого, а от Лильки я не жду ничего хорошего.
— Влезает в доверие, — шепнула мне Света и остановилась: из опустевшего зала донеслись певучие звуки рояля. Играли серенаду Шуберта. Мы недавно смотрели фильм с этой мелодией и напевали ее на всех переменах. И вдруг…
Мы бросились в зал и замерли у входа. На рояле играл Андрей Михайлович. Неподалеку, поставив ногу на стул и опершись на колено рукой, слушал Николай Иванович.
Весь год наш учитель физики не переставал удивлять нас. Уже было известно, что он хорошо знает литературу, говорит по-немецки и по-французски, разбирается в латыни — переводил недавно Кириллу какие-то изречения. Сейчас новое — играет на рояле. И как играет! Наша учительница пения, кроме песен, ничего не знает, а музыкантши из класса Ира и Люся то и дело спотыкаются на своих этюдах. Настоящей музыки мы не слышали, может быть, поэтому воспринимаем ее как чудо?
У дверей собрался чуть ли не весь класс. Кое-кто еще в театральных костюмах, с вымазанными вазелином лицами.
— Ну вот! Я для себя просил сыграть, а тут — публика! — усмехнулся Николай Иванович.
«И звуки те полны печали…» — пел во мне чей-то мягкий голос. Но печаль была светлая, пушкинская…
