Легенда об учителе - [23]

— Во-первых, потому, что мы подслушали не касающийся нас разговор. Во-вторых, и без нас скоро будет все известно. Ты же не Генька, чтобы себе цену набивать?

Убежденная его логикой, я согласилась. Все-таки в Кирилле есть что-то отличающее его от остальных ребят. И понятно, что девочки сохнут по нем. По ком же еще? Не по Геньке же!

— Да, — сказал Кирилл. — Здорово Сербин отделал эту хныкалку! Не поддался на кошачьи слезы!

Кирилл любил за глаза называть Андрея Михайловича по фамилии. Но у него это получалось уважительно-восхищенно и не резало слух.

Мы вернулись в класс с разным отношением к происшедшему. Кирилла занимала внешняя сторона разговора. Меня мучило, кто же победит? Двое против двадцати! Всегда ли побеждает большинство?

Письмо в Наркомпрос, кроме Андрея Михайловича, не подписали Надежда Петровна и Валентина Максимовна. Для первой главным был вытяжной шкаф, который начали делать присланные с завода по просьбе Николая Ивановича рабочие, а Валентина Максимовна вся была в поэзии Пушкина. Бурление среди коллег не затрагивало ее.

Она входила в класс каждый раз с новыми строками, начиная читать их с порога. И шум постепенно стихал, как успокоившийся морской прибой.

Совместное изгнание из класса и подслушивание возле учительской не сблизили нас с Кириллом. Я по-прежнему избегала разговоров с ним. Он делал вид, что не замечает меня. Но когда через несколько дней к нам вбежала после второго урока Надежда Петровна и объявила, что мы можем идти домой, занятий больше не будет, созван срочный педсовет с представителем из Наркомпроса, — мы с Кириллом, как по команде, повернулись друг к другу.

«Да! — сказали его глаза. — Без нас все проясняется!»

«Только тебе все равно, а мне нет!» — ответила я взглядом. На нас с двух сторон смотрели Лилька и Света. Они, конечно, поняли наши переглядки по-своему…

«Неужели большинство победит там, на педсовете?» — с тревогой думала я, спускаясь в раздевалку. Там шел ожесточенный спор.

— Я за старого. По крайней мере, мы знали только учебу. А новый что делает? Сегодня гонит крышу чинить, завтра — дрова колоть, скоро заставит полы мыть. Сунет в руки тряпку — и не пикни! — насмешливо говорил Генька Башмаков, нахлобучивая меховую шапку на свою голову-дыню.

— Вот и хорошо! Потрудимся на общую пользу! — весело выкрикнул Жорка.

— А по мне, что ни поп — то батька! — лениво пробасил Кирилл.

— Новый директор — коммунист. А нам, комсомольцам, очень нужно, чтобы с нами был коммунист! — вмешалась в спор Ира, гневно глядя на Геньку Башмакова.

— Не всякий коммунист…

— Он не всякий. Настоящий! — перебила Ира и решительно пошла к выходу.

«Верно, — подумала я. — Настоящий. И Андрей Михайлович видит в нем настоящего, хоть сам и не коммунист…»

Все-таки я рассказала Ире о том, что мы слышали с Кириллом возле учительской. Меня сжигало беспокойство, и понять его могла только Ира.

— Знаешь, Ната, о чем я думаю? — со счастливой улыбкой сказала она, выслушав меня.

— Что большинство не победит?

— Конечно, нет! Но я не об этом, а о том, что Андрей Михайлович обязательно станет коммунистом. Вот увидишь!

На другой день мы узнали, что Николай Иванович остается директором, а большинство к концу педсовета стало меньшинством. Оказывается, многие подписали это дурацкое письмо под нажимом бывшей директрисы и ее главных помощниц Нины Гавриловны и Раисы Львовны. Антон Васильевич горько раскаивался, что пошел у них на поводу, да и другие тоже. Горячее выступление Андрея Михайловича на педсовете помогло многим разобраться.

Толя торжествовал. Он передал нам в лицах, как произошло полное поражение Раисы Львовны и Нины Гавриловны. По-моему, из Толи вышел бы великолепный артист. Жаль, пропадет талант! Мы с Ирой прыгали от счастья, что так хорошо все обошлось. Но это было еще не все: Андрея Михайловича назначили завучем! Николай Иванович давно его уговаривал. Он отказывался из-за перегрузки, но теперь уже вмешалось высшее начальство. Срочно подыскивают математика. Андрею Михайловичу оставляют физику и должность завуча.

Радостные, бежали мы по коридору. В классах смеялись ребята. Из огромного окна над лестницей било в глаза веселое солнце.

— Подожди! — вдруг остановилась Ира и посмотрела из-под руки. — Снова кто-то посторонний ходит в школе. Из МОНО, что ли?

Высокий, плечистый мужчина в темно-синем костюме торопливо прошел в зал. Мы на цыпочках последовали за ним, воровато заглянули в дверную щель… Да это же наш Николай Иванович! В новых штиблетах. Рубашка с галстуком. Фуфайки и в помине нет. Где тут узнаешь его!

— Вот. Сегодня, наконец, выдали костюм из мастерской. Два месяца, бездельники, шили. Хорошо? Как по-вашему? — с довольной улыбкой обратился он к нам, слегка поворачиваясь.

По-нашему? Мы были смущены и горды небывалым доверием. Мы одобрили все. Это был наш, комсомольский, директор!

____

Мой дядя самых честных правил,

Когда не в шутку занемог…

— Хорошо, но смелее! Не бормочи под нос! — со слабой улыбкой говорит Валентина Максимовна Жорке, ставит оценку в журнал и вызывает Ваньку Барабошева.

— «Мой дядя самых честных правил…»

— Так, так, — устало кивает расстроенная учительница и долго смотрит в журнал.