Легенда о Сибине, князе Преславском - [11]

— Но Сологун не половец. А коли Борил будет низвергнут и твой брат вернется, так тем лучше… Нет, я не забыла о нем, как мог ты сказать такое! Но слишком мала надежда, Сибин. — Княгиня виновато взглянула на сына и заплакала. — Ах, не знаешь уже, что и делать, — добавила она, поняв, что в своих планах действительно принесла в жертву старшего сына.

Князь знал, что планы матери безнадежны и нет смысла толковать о них. Время должно бы всё разрешить. Время?! Уже целых два столетия оно ничего не разрешило в их пользу. Оно подтачивало их и душило — неторопливо, но настойчиво и верно.

Он смотрел, как мечется по стенам тень матери — подобно душе, пытающейся вырваться из темницы. И его тень тоже металась, как метался он сам, ожидая, когда последний удар грома обрушится на их головы, не умея отвратить надвигающиеся беды.

Его сестра, Севара, ожидала их в трапезной.

Огромный дубовый стол на львиных лапах со знаками фамильного герба — конь с головой волка и натянутый лук — напоминал о былых временах, когда за ним сиживало душ по двадцать хозяев и гостей. Князь знал, что теперешняя трапезная некогда служила залой для приемов и была втрое больше размерами, что здесь хранились боевые трофеи его предков — доспехи, мадьярские бунчуки, синие и красные византийские прапоры с надписью по-гречески «Спаси, Господи, люди твоя» императорских гвардейских полков Михаила Первого Рангабе, Никифора, Льва Пятого, Шестого и Седьмого, Александра и Константина Багрянородных, позолоченные мечи и сарацинские копья, дорогие седла красного сафьяна, уздища, шпоры. Некогда тут стояла и мраморная колонна, на которой были начертаны воинские обеты рода Кубиаров перед царем — письмена, высеченные золотом по узорчатому мрамору. В полуобвалившейся башне, возле ворот, которая служит ныне амбаром, и посейчас валяются обломки той колонны — княжеский дом много раз горел за минувшие два с половиной столетия. Сначала при нашествии Святослава и Цимисхия, потом при набегах печенегов, при узах и половцах, в годы византийского рабства, когда в добавление ко всему прочему эта истерзанная земля содрогалась от страшных землетрясений. Всё это было записано в семейной летописи — громадной книге с пожелтевшими страницами из заячьей кожи, в массивном серебряном переплете и с серебряными застежками. При каждом бедствии, при каждом бегстве из города эту семейную реликвию берегли пуще золота, уборов и драгоценностей, пуще всего княжеского добра. Лишь в 1180 году, всего за пять лет до Тырновского восстания, отец Сибина отстроил деревянный верх на уцелевших каменных стенах, но в гораздо меньших размерах и совсем по-иному.

Князь сел напротив сестры, княгиня расположилась спиной к очагу. Любимый сокол князя, Ок, звякал прикованной к лапке цепочкой, безуспешно пытаясь сесть князю на плечо.

— Ок сердится. Ишь как нахохлился, — сказала княжна.

Сибин улыбнулся сестре. Она и сегодня надела расшитую золотом безрукавку на куньем меху. Гордая шестнадцатилетняя красавица в диадеме, доставшейся ещё от прабабки. Князь любовался сестрой. Он любил смотреть на её руки с длинными изящными пальцами, слегка утолщенными в среднем суставе, на дивный овал лица, по-детски округлый подбородок, на её темные гордые глаза под слегка сдвинутыми бровями. Обычно молчаливая, задумчивая, в этот вечер княжна была весела. Неужто и она была созданием Сатаны подобно всему, что создано из праха земного, неужто и в её сердце таятся ростки земных грехов?

Ужины ещё более, чем обеды, наводили князя на мрачные мысли. В зимние вечера, когда они втроем садились за стол, он не мог отогнать неотвязное предчувствие близящейся гибели отчего дома, и сознание собственного бессилия особенно тяготило его. В пламени очага и восковых свечей всё выглядело веселее, но даже этот обильный свет, поддерживавшийся по его приказу, не мог одолеть мрачности темных стен и смуглых, замкнутых лиц слуг — княгиня будто нарочно подбирала их под стать сумрачному тону княжеского дома.

И огромный стол, за которым сидели только они трое, и привычный запах воска, дыма и обветшалости в пропитанной сыростью и безмолвием февральской ночи — всё шептало о некогда славной, а ныне догорающей жизни. Князь, однако, не желал поддаваться черным мыслям и, дабы поддержать бодрое настроение, стал рассказывать об охоте и смешить сестру.

— Ну да, во время охоты ты обо всем забываешь. Откладываешь всё, ждешь, покуда Господь о нас позаботится, — обронила княгиня.

Склонившись над дымящимся супом из сушеных грибов, наполнившим трапезную ароматом леса, княжна произнесла молитву, и все опять сели.

Слуги внесли жаркое из косули, посыпанное чебрецом, свежеприготовленные колбасы из дичи, маринованный виноград, вино, мёд и орехи.

2

Две огромные рыбины поддерживали спинами землю, погруженную в воды, под коими разверзлась огненная пучина. Беззвездной небесной твердью, как и землей с семью небесами над нею, где в вечном покое, свете и славе царил Бог-отец, управлял старший сын божий — Сатанаил. Сатанаил спускался с божьего престола на седьмом небе в огненную бездну оттого, что был не только правителем предвечного мира, но и созидателем его. Он владычествовал над всеми ангелами, коим была дарована власть над огнем, водой, воздухом и семью небесами. Огромный и сверкающий, кометоподобный, Сатанаил неустанно летал вниз и вверх в этом бесстрастном царствии божьем, где не сотворялось ничего нового и слышны были лишь клокотание огненного моря, журчание вод и хвала, воздаваемая Господу его ангелами. Сколь велика была его скука, пока он нёс свою бессмысленную службу в бесконечности времени! И сколь глупыми казались ему нескончаемые славословия Господу в предвечном мире, созданном не Господом, а самим Сатанаилом! Земные цари тоже царствовали бы в покое и безмятежности, не будь на этом свете творцов и бунтарей. И в конце концов, когда вечная Осанна окончательно опостылела ему, Сатанаил взбунтовался. Великий зиждитель возжелал сотворить нечто более осмысленное. Он внушил ангелам воды и воздуха отвернуться от самодовольного Отца, погруженного в созерцание собственной славы. Тогда разгневанный властитель неба отнял у него лучезарное архангельское сияние, лик Сатанаила стал багровым, как раскаленное железо, и уподобился человеческому. Несмотря на это треть служителей божьих последовала за ним. Им тоже смертельно наскучило в предвечном мире…