Легенда о рыцаре тайги. Юнгу звали Спартак - [69]

Аверьяныч наблюдал за действиями юнги, и два человека боролись в нем — моряк, погибающий от жажды, понимающий, что для производства пресной воды нужно топливо, и боцман, радеющий за судовое имущество, понимающий, что остаться в шлюпке без весел — хана. Он сказал:

— Все не руби, сынок, оставь хоть пару… А то непорядок, яс-с-сное море… — и уронил голову на грудь.

…Минула ночь, восьмая ночь в открытом океане. Едва рассвело, доктор еще раз осмотрел тела кочегара и штурмана. Чуда, увы, не произошло. Игорь Васильевич подполз к капитану, тронул его за плечо, и тот открыл глаза.

— Викентий Павлович, кочегар и штурман умерли. Никаких сомнений…

— Похороните… товарищей… по-морскому… — с явным усилием произнес капитан и, помолчав, добавил: — Меня тоже…

Это были его последние слова.

Доктор долго сидел возле него. Тяжело молчал и ни на кого не глядел. Его руки с набухшими синими жилами устало и бессильно лежали на коленях, кисти свешивались, и пальцы подрагивали. Аверьяныч кивнул на него и сказал вполголоса Шелесту: «Ему хуже всех».

Игорь Васильевич вздохнул и поднял голову.

— Надо похоронить Васильченко и Снегирева. Капитана завтра. Петренчук, помоги.

Матрос и доктор подняли легкое тело второго штурмана, шагнули к борту.

— Постойте! — раздался сзади них дрожащий от волнения голос. Моряки обернулись — юнга! — Нельзя этого делать, нельзя! Посмотрите!

Все посмотрели в направлении, указанном Спартаком, и невольно содрогнулись от ужаса и отвращения. Словно почуяв смерть, невесть откуда появились акулы. Их спинные плавники, похожие на кривые ножи, вспарывали воду недалеко от шлюпки.

Игорь Васильевич снова вздохнул и тихо сказал:

— Я понимаю тебя, Малявин… Но и ты пойми: нельзя их больше держать здесь. При такой жаре…

Он не договорил и сделал знак Петренчуку. Спартак отвернулся и закрыл уши руками, чтобы не слышать всплеска. Потом лег ничком на дно шлюпки и лежал там, слушая журчанье кильватерной струи, пока не почувствовал дружеского прикосновения — это был братан. Он протягивал кружку, на треть наполненную водой.

— Попей, Спарта. Сегодня мы с Ганиным рекорд поставили: почти литр! Жаль, капитан не дожил…

— Нет худа без добра, — буркнул белобрысый, — теперь порции будут больше.

— Что ты сказал, гад?! — вскинулся Спартак. — Ты всегда только о своей шкуре беспокоишься!

Он бросился на своего давнего недруга, но пошатнулся — качка ли тому виной, ослабевшие ли ноги — и упал, ударившись боком об острые ребра шпангоутов.

— Псих ненормальный! — прошипел белобрысый, отползая на всякий случай в сторону. — Чо я такого сказал? Не правда, что ли?

Боцман сердито посмотрел на него.

— Ох, и паскудник же ты, паря, яс-с-сное море!

Внезапно переменив тему, Аверьяныч ласково взъерошил выгоревшие на солнце волосы Спартака и сказал:

— А ты молодец, юнга, держишься, не хвораешь! — И чтобы не сглазить, постучал по дереву.

— Вы тоже, Иван Аверьяныч! — И юнга последовал примеру боцмана. В ту же секунду до обоих дошло, что стучат они по борту, давно лишенному всякого дерева, и оба улыбнулись — невесело и устало.

На другой день неожиданно для всех заболел самый сильный человек в экипаже шлюпки — матрос Петренчук. Он лежал, не отвечая на расспросы, никого не узнавая; его туго обтянутое желтой кожей лицо блестело от пота, из полураскрытых черных губ со свистом вырывалось дыхание. Он отказывался от пищи и даже пресную воду пил равнодушно, без обычной жадности, свойственной измученным жаждой людям.

Но была и приятная неожиданность: стало лучше радистке. Молодой крепкий организм девушки с помощью воды, получаемой хоть и в небольших дозах, но регулярно, справился с болезнью, заставил смерть отступить. Может, временно… Как только Рур обрела способность передвигаться, сразу же принялась помогать доктору, который буквально валился с ног, врачуя больных. Лучше других себя чувствовали, как это ни странно, боцман и юнга — самый старый и самый младший.

После похорон капитана, прошедших в скорбном молчании, моряки собрались завтракать. Они понимали, что есть надо, чтобы совсем не лишиться сил, но не могли уже смотреть на сухие галеты и окаменелый шоколад, усиливающий и без того сильную жажду.

— А может, нам сварить эту… как ее… какаву? — предложил Аверьяныч. — Шоколад и молочные таблетки у нас есть…

— Прекрасная мысль! — подхватил Игорь Васильевич. — Какао очень полезный и сытный напиток. Особенно полезен больным. Только воды для приготовления понадобится много. Володя, обеспечишь?

Шелест был очень плох. Главный хранитель пресной воды, вернее, ее создатель, — он пил всегда после всех и, как подозревал Спартак, меньше всех. С утра и до темноты он сидел у опреснителя, поливая забортной водой из консервной банки змеевик, следя, чтобы его не забивало паром. Казалось (да не казалось, а так и было), вся цель его теперешней жизни состояла в том, чтобы добыть как можно больше пресной воды и раздать ее товарищам. Володя настолько ослабел, что несколько раз падал в обморок возле своего аппарата и как-то даже ожегся о ведро-очаг…

Услышав вопрос доктора, он помолчал некоторое время, не поднимая головы, потам хмуро ответил: