Легенда о рыцаре тайги. Юнгу звали Спартак - [59]

— Ну, а сейчас дуй наверх!

— Что, что?

— Дуй наверх, говорю! Вот-вот «дед»[115] придет. Разорется…

Спартак поднимался на верхнюю палубу, с наслаждением вдыхал солоноватый воздух, и дневная жара после посещения машины уже не казалась ему такой нестерпимой. Он, прищурившись, смотрел на ярко-синее небо и отражающее его такое же синее море.

Но лучшими для юнги, как и для всей команды, были ночные часы. Ночь в южных широтах наступает быстро, здесь нет вечерних сумерек, и едва солнце скрывается за горизонтом, наступает тьма — густая, плотная.

Спартак бесшумно слезает с верхней койки и выскальзывает из тесного, душного и храпящего кубрика. Он поднимается на верхнюю палубу, ложится прямо на доски и смотрит в небо. Приятно так лежать и чувствовать, как твою обожженную дневным жаром кожу освежает морской ветерок, он словно гладит тебя легкой прохладной ладошкой. А над тобой — черное небо с тонким, непривычно перевернутым в виде чашки месяцем и со звездами, яркими и какими-то мохнатыми. Незнакомые звезды, чужое небо. Родная Полярная звезда откатилась почти до самого горизонта, а с другой стороны взошел известный лишь по книжкам Южный Крест. Палуба покачивается, и звезды покачиваются, будто шевелятся.

Долго-долго лежит так Спартак и не засыпает — не хочется. Потом слышит приближающийся легкий стук деревянных сандалий и улыбается в темноте: братан! Ему тоже не спится в кубрике. Он опускается на палубу рядом и тоже молча смотрит в небо.

— Ты о чем сейчас думаешь? — спрашивает Спартак. Он хочет сказать: «мечтаешь», но стесняется этого слова. Но Володя, кажется, понимает его.

— Ну, о многом… Что вот на днях придем в Сурабаю, возьмем груз и вернемся домой, что скоро кончится война и тогда я поступлю в училище на мехфак… Я о многом думаю, — повторяет он и вздыхает. Спартак удивляется: ведь и он о том же самом думает, точнее, мечтает. Только он будет учиться на штурмана…

Они лежат долго, почти полночи, но потом Володя, как старший и, следовательно, более благоразумный, говорит:

— Пора, братан, по кубрикам. Поймает нас здесь старпом — секир башка будет!

ПАРОХОД ВЕДЕТ ЮНГА

Утро в тропиках приходит, как и ночь, сразу. Попив чаю, друзья расходятся по своим рабочим местам: Володя в машину, Спартак на камбуз. Среди многочисленных обязанностей юнги есть одна, которая очень не нравится Спартаку, — чистить картошку. Работа эта не тяжелая, хотя начистить надо много — ведро, а то и два, — но, как считает Малявин, не мужская и не матросская, и никакие рассказы кока о том, что с этого начинали все знаменитые флотоводцы, не убеждают юнгу.

Покончив с картошкой, Спартак присоединяется к матросам, работающим на палубе, приводит в порядок вместе с ними большое и сложное боцманское хозяйство. Он трудится наравне со всеми, и когда кто-нибудь, жалеючи, говорит ему с грубоватой лаской: «Ступай, паренек, отдохни. Еще наработаешься!», сердито отвечает: «С какой стати?! Что я, маленький?» Боцман, слыша это, подбивает усищи пальцем кверху и довольно хмыкает. Вслух он своего одобрения никогда не высказывает, а заметив, что мальчишка уже шатается от усталости, поручает ему какое-нибудь легкое занятие, но делает это с таким видом, будто это очень важное и ответственное задание.

Только один вид матросской службы остается пока недоступен юнге — вахта на руле. Часто бывая на мостике, делая там приборку, Спартак с завистью смотрит на своих товарищей, стоящих у штурвала и выполняющих команды капитана и вахтенных штурманов. А ведь и он, Малявин, смог бы так: третий помощник иногда давал ему попрактиковаться. Но этого никто не знал…

Нередко на руле стоял белобрысый Витька Ганин. Он, видимо, догадывался о желании юнги, поэтому каждое появление того на мостике встречал ехидной фразой:

— Что, сменить меня пришел? Давай, а то я уже притомился! — Но тут же как бы спохватывался и притворно сочувствовал: — Ах, да, я забыл! Ты ведь у нас еще малолетка, Малявка…

Спартак стискивал зубы и отворачивался.

Отношения у них с Витькой складывались какие-то непонятные. Там, на берегу, они еще по-детски ссорились-мирились, были, в общем, на равных, Спартак даже считался сильнее, хотя был на год моложе. А здесь, на судне, Ганин сразу же взял по отношению к нему насмешливый покровительственный тон, всячески старался показать свое превосходство. Он то и дело приставал к юнге с дурацкими розыгрышами: посылал в котельную за паром или на камбуз продувать макароны, хотя на такие глупости уже давно не «покупался» ни один новичок на флоте, а особенно мальчишка, выросший у моря. Спартак в ответ на эти издевательские предложения лишь презрительно усмехался и крутил пальцем у виска.

Он никак не мог понять, что белобрысому от него надо, за что он взъелся. Малявину было невдомек, что Ганин насмехается над ним не только потому, что от природы вредный, но главным образом из-за своей неуверенности. Да, да, неуверенности! Ведь до прихода Спартака на «Коперник» он, Витька, был здесь самым молодым и неопытным матросом, и все традиционные на флоте шуточки и подначки доставались ему. И вдруг на судне появился мальчишка еще моложе его — юнга, к тому же давнишний знакомец. Витька мстительно обрадовался и, вознаграждая себя за свои мучения, а также из желания казаться перед моряками взрослым, начал измываться над Спартаком. Иногда он чересчур увлекался и отходил от юнги, только заметив злые огоньки в его темных глазах и желваки на скулах.