Легенда о рыцаре тайги. Юнгу звали Спартак - [10]

— Спасибо, дядя Антти, — с чувством сказал Фабиан. — Второй раз ты меня выручаешь.

— Да уж. Должок твой растет, ха! Надеюсь, когда станешь шкипером — расплатишься.

— А где теперь капитан Гольминг? Ты его встречал?

Нурдарен оглянулся по сторонам и понизил голос:

— На каторге он, малыш, в Сибири. Он, оказывается, бунтовщиком был или чем-то вроде. На «Орле» своем оружие перевозил для каких-то тайных обществ, а мы и не знали… Да-а, это был человек! Я нутром это чуял. Разве к другому кэпу старый Антти-гарпунер пошел бы коком!

К пятнице все приготовления были закончены, но суеверный капитан дождался субботы и на рассвете поднял паруса. Начался долгий и тяжелый рейс, продлиться которому было суждено три с половиной года. Уже самый переход на Дальний Восток был труден: неизвестные районы плавания, частые штормы или, напротив, абсолютное безветрие, штили. Правда, пролив Дрейка, вопреки ожиданиям, миновали благополучно, погода благоприятствовала. Обогнув мыс Горн, Фабиан Хук получил право вдеть в ухо серьгу, но пренебрег этим правом, чем удивил и огорчил старину Антти, трепетно относившегося к этой старинной морской традиции.

Если в Атлантике суда попадались довольно часто, то Тихий океан показался экипажу «Графа Берга» пустынным. Лишь раз у берегов Чили за ними погнался каперский фрегат, но разглядев, какое судно он преследует, повернул назад: бравые флибустьеры побаивались связываться с китоловами, по опыту знали, что они могут дать достойный отпор.

Все чаще марсовый с фок-мачты стал покрикивать: «Фонтаны! Вижу китов!» Капитан, явившись на крики, вынимал из-за голенища подзорную трубу, раздвигал ее и, посмотрев в указанном направлении, молча удалялся в свою каюту, предварительно сплюнув в море: одиночные киты его не интересовали, ему нужно было стадо.

Такое стадо обнаружили в юго-восточной части океана, на траверзе атолла Пальмира. Десятки мирно пасущихся китов походили на архипелаг плавучих островков.

— Шлюпки на воду! — отрывисто скомандовал капитан, сразу утративший свою обычную флегматичность.

У Фабиана заколотилось сердце: наконец-то! Он опрометью кинулся к своей четвертой шлюпке и принялся помогать матросам вываливать ее за борт. Гарпунер Антти Нурдарен тоже был неузнаваем: он не шутил, как обычно, молчал и даже казался злым. Волосы он повязал синей косынкой, кисти рук обмотал полосками кожи, на шею повесил амулет. С трубкой, однако, и теперь не расстался.

Он сложил в шлюпку гарпуны и ружья и жестом велел гребцам садиться. Похоже, что он экономил слова для предстоящей охоты. Фабиан оттолкнулся от корабля багром, и шлюпка, часто ощетиниваясь веслами, двинулась к китам. Когда она сблизилась с ними примерно до кабельтова[26], гарпунер приложил палец к губам: «Дальше на цыпочках!» Лодка неслышно заскользила вперед, подбираясь все ближе к животным, которые, кстати, не обращали на нее ни малейшего внимания, а может, даже принимали за собрата.

Нурдарен выбрал самого большого кита. Левиафан был, судя по всему, не молод и многое испытал на своем веку и на своей шкуре. Она, его шкура, темно-коричневая местами была белесой от множества паразитов, полипов, возле дыхала виднелись шрамы — следы зубов косаток, а на правом боку — зарубцевавшаяся рана от неудачно нанесенного когда-то удара гарпуном.

Фабиан подумал, что старина Антти не случайно выбрал именно этого кита: ему, очевидно, было интересно сразиться с ветераном, упущенным в свое время китоловами, возможно, и самим Нурдареном.

Антти сделал знак гребцам сушить весла, вынул изо рта трубку, спрятал ее в карман и вознес над головой руку с тяжелым гарпуном. Все в шлюпке замерло. «Ха!» — яростно выдохнул Антти, и в ту же секунду гарпун, неся за собой крепкий просмоленный линь, вонзился в бок животного чуть повыше старой раны.

О, если бы кит был наделен даром речи, каким громовым голосом вскричал бы он: «За что, человек!» Но он не мог даже застонать… Он лишь содрогнулся всем своим громадным телом, выпустил из дыхала кровавей фонтан и, обезумев от боли, помчался неведомо куда.

— Трави линь! — обернувшись, гаркнул гарпунер.

Но подручный и без напоминания делал свое дело: линь разматывался с немыслимой быстротой и от трения о фальшборт даже дымился, так что приходилось поливать его водой. Шлюпка неслась, словно подняв невидимые паруса, то зарываясь носом в волны, то взмывая на гребнях. Фабиан и его товарищи сидели, вцепившись в банки и планширь[27].

— Далеко не уйдет, ха! — весело кричал стоящий на носу и осыпаемый дождем брызг Антти. Он снова был прежним — общительным и жизнерадостным, и в зубах его вновь красовалась трубка, похожая на большой вопросительный знак.

…Левиафан начинал уставать: линь, раньше натянутый как струна, все чаще давал слабину. Фабиан выбирал ее, наматывая на вьюшку. Шлюпка подтягивалась к слабеющему киту. Но еще не все силы покинули могучее тело, и огромный хвостище пушечно бил по воде, каждую минуту грозя обрушиться на шлюпку.

— Фабиан! Ружье!

Хук уже подымал ствол крупнокалиберного ружья на уровень глаз. При отдаче приклад больно ударил в плечо.

— Молодец! Еще разок, для верности.