Легенда о ретивом сердце - [40]

— Слева-а! Слушай Никандра, сельского старосту! Справа! Слушай Андрейку из Суздаля! Верхоконники! Слушай Алешу, поповского сына. Выступай!

Весь дол огласился великим криком, и сразу резко ударил в нос лошадиный нот, затрусили непривычные к бранному кличу лошадки смердов, испуганно прядали ушами. Алеша оторвался на целый полет стрелы. Полк Никандра побежал в одну сторону. Андрейки — в другую, и Илья остался один с ополчением, которое должно было принять на себя всю тяжесть удара печенежской конницы. Некоторое время стояли, переминаясь с ноги на ногу. Каждый запечатлелся в памяти, каждое суровое бледное лицо, сжатые губы, кудлатые седые и вихрастые головы. Уже ничего нельзя было сделать. Теперь либо умереть, либо победить. Другого выбора не было, сюда вела дорога войны, Илейка обнажил меч, махнул им:

— На ворон![22] Бей, жарь, катай напропалую! На слом! — подхватил полк и побежал за конем — даже старики и дети устремились на врага. Сразу жарко стало, ударила кровь в головы, а впереди было еще много земли, еще предстояла грозная сеча. Неужто это за ним, Илейкой, бегут, топают тысячи людей? Ветер свистит в ушах, кажется, вот-вот оглохнешь от крика, конь всхрапывает, крутит шеей. Так и должно Сыть! Поднялась великая сила, поднялась Русь грозная. Вперед, вперед! Многим остались считанные минуты жизни… Вот уже сшиблись печенеги с Алешей Поповичем, вот его вы горевшая ряса поднялась над головой; началась битва, закружились, заржали кони.

— Ав-ва-ва! Ав-ва-ва!

Не остановили печенегов конники Поповича, пронеслись они и уже приближаются к Илейке. Но Илейка счастлив теперь он не один, теперь он чувствует вокруг себя силу огромную. И если дрогнет он, то не дрогнут они. И если он не сделает, сделают они, люди! Наклонил копье прямо в грудь печенега, придавил древко локтем к бедру, чуть поднял острие вверх, чтобы одним ударом свалить всадника. Нельзя остановить их, никакая сила уже не разнимет; будь пламя и пожар, и туда порвутся и там продолжат Сой. Вот еще мгновение… Чье древко длиннее? Чьи руки крепче? Удар! Взлетел поддетый копьем печенег, будто подбросила его неведомая сила. Разрезало копье кожаный панцирь, расклепало медные пластины, ударило в подбородок. Взмахнул руками печенег, перевернулся в воздухе, как скоморох. В руках осталось копье, и кстати. Тут уже со всех сторон навалились косматые с железными бляхами шапки, черные башлыки и кольчуги. Хотели закружить Илейку в диком хороводе коней, протянули узкие жала, но Илейка пробился — копье его случайно ткнулось в широкую конскую грудь, посадило коня задом. Игральною бабкой полетел всадник на землю. Илья вырвался. Несколько мгновений он слушал копейный лом и лязг железа о железо.

Раненый не знал еще, что он ранен, боль была во всем теле, боль была в душе от напряжения и ненависти, а кровь смешалась, от нее склизли руки и плохо держали оружие. Дурной ее запах пьянил. Это ударил уже хмель битвы, его почувствовал и Илейка. Раздувая ноздри, поднимал меч, кого-то догонял, кого-то давил конем. «Свой», «чужак»— только два слова стояли в голове и распределяли удары.

Стрела ткнулась в грудь — выбила кольцо в панцире. Не обратил внимания. Его бесил застывшей на лице улыбкой высокий сухой печенег с расплетенными косами. Он изворачивался всякий раз, как Илейка наносил удар, и уже манил издали, помахивая над головой кривою саблей. А то вдруг оказывался совсем рядом и нападал с такой легкостью и проворством, что Пленка чувствовал, как тяжело он вооружен, как давит его к седлу массивный панцирь и клонит голову шелом. Захотелось сбросить их и остаться в одной рубахе. Так ходили в битву далекие предки — рослые краснолицые люди, которые и мечей-то не имели, кликом одним побеждали врагов.

— Ав-ва-ва! Ав-ва-ва! — кричали кругом.

— Урази их! Бей по темячку!

— Что же ты крутишься, как шкура на огне…

Скользнула сабля к самому перекрестью самосека, едва не распорола живот. Все улыбался печенег застывшей улыбкой и заходил то слева, то справа. Конь его волчком крутился, пробиваясь сквозь копья и палицы, вынося всадника с удобной стороны. И, может быть, достала бы кривая сабля шеи Илейки, если бы не оказался рядом седенький старичок в посконной рубахе. Он двумя руками держал длинную палку, на которую был насажен обломок серпа, острый, как бритва. Старик, казалось, не знал, что ему делать. Стоял и шептал молитву. Смерть будто обходила его. Но когда к ногам прикатилась чубатая голова, он поднял свою совну и секанул по шее подвернувшегося всадника. Илейка не сразу понял, что произошло. Только голова печенега отделилась от туловища и плюхнулась под ноги старику. Тот даже подпрыгнул от неожиданности, долго моргал глазами.

Илейка свалил еще двух степняков, будто мешки с овсом повалились они с седел. Нужно было выбраться из битвы, чтобы хоть немного оглядеться — кто кого бьет, кто кого одолевает. Ничего нельзя было понять — вместо лиц смотрели кровавые пятна. Дурной печенежский запах бил в нос — пропахшие навозом, продымленные у костров, проносились вражеские воины. Мелькало перед глазами чужое, враждебное оружие: копья в пышных конских хвостах, составленные из рогов луки, гнутые сабли, легкие тростяные дротики.