Легенда о ретивом сердце - [27]

— Пропади ты со своими кладами! — крикнула Синегорка и бросилась бежать, вскочила на коня легко, будто ласка. Не нужно мне ничегошеньки.

Гикнула, свистнула и, размотав по ветру косу, поскакала вдоль берега, пока не скрылась из глаз.

Святогор стоял на коленях, слегка касаясь огромными кулачищами земли, и тупо смотрел, как меж травинок ползает муравей.

— На поваленном дереве и козы скачут, — только и сказал.

Сумерки набросили на лес свою призрачную сеть, и в кустах беспомощно затрепыхались птицы.

Погибшая сила

Не спалось Илейке. Месяц взошел такой бледный и хрупкий, что, казалось, можно было в руках разломить, а по воде от него шла щедрая серебряная россыпь. Всё чудилось — вот-вот сверкающую дорогу пересечет челнок. Неужели она ушла навсегда, а он остался здесь? Что ему здесь? Ехать бы надо прочь, закрыть глаза, гнать коня во век? прыть, бежать от самого себя. Что ему Синегорка? И видел-то се два раза всего… Илейка ругал себя, но все-таки сидел и ждал, ворошил пальцами землю, жевал былинки.

Река текла мимо, равнодушно плескала волной, хотя бы остановилась на один короткий миг. Облако набежало, и обеспокоенные лягушки закричали жуткими голосами. Неуклюжий жук, стукнувшись о ветку терновника, звучно шлепнулся на землю; гулкой темной далью бродили неясные шорохи.

Минуты летели за минутами, а сон все не шел к Илейке. В шатре, чуть белевшем под яром, храпел Святогор. Он часто просыпался, скреб ногтями волосатую грудь, охал и снова засыпал. Во сне звал се. Один раз встал, вышел из шатра — мощная, обнаженная но пояс фигура его каменной глыбой обрисовалась на светлой реке. Святогор приложил руки ко рту и зычно гаркнул туда, за Оку… Он не назвал её имени, но сказал «иди»… Это был стон, случайно вырвавшийся из груди, и он заключал в себе что-то древнее, идущее из глубины веков, — тоскливый призыв исстрадавшегося человека. Зашагал по берегу взад-вперед, протягивая перед собой могучие руки, словно встречал кого-то объятием, в котором так легко было умереть. Носок хрустел под сапожищами, будто конь ступал. Святогор прошел мимо Илейки, не заметив его. Никто не отозвался из-за реки. Заметался по берегу Святогор, вошел было в воду, пошлепал ладонями но волнам и вернулся.

— Не вижу… не зрю…

Сел на корточки, обхватил голову руками и долго сидел так, раскачиваясь из стороны в сторону. Потом, поникший и печальный, вошел в шатер:

— Эх, куда утекла невозвратная… Дунай-река?

Илейке показалось: Святогор всхлипнул и тут же захрапел сильнее прежнего, будто сухие листья с дуба летели. Стало жаль богатыря. Люди ругали и недолюбливали его за большую гордость. Уже не один десяток лет жил он таким отшельником, не зная ни дома, ни племени, ни самой Руси. Да и себя Илейка жалел. Вот ведь ехал дорожкою прямоезжею и вдруг споткнулся, свернул с пути. Будто кто пригвоздил его ноги деревянными колышками. «Уйду! — говорил себе. — Только пробежит облако, и встану». Но облако пробежало одно, другое, а Илейка все сидел. Сердце подсказывало, что она здесь, недалеко — камни пахли ею, кусты насторожились, с минуты на минуту ждали ее прихода.

И она пришла. Это было так неожиданно и чудесно. Сначала где-то во тьме заржал конь, потом сверху скатился сухой комок глины, и девушка стала спускаться по тропинке, оставив коня на яру. Она осторожно ступала легкими ногами, шуршал шелк шаровар. Остановилась, перевела дух, крадучись пошла дальше. Илейка вскочил и стоял, не смея пошевелиться, словно бы она была видением, которое могло вдруг исчезнуть. Она, она! Все врал старый храбр Святогор! Синегорка не волчица, не колдунья. Она пугливо озирается, ища глазами его. Вот она увидела Бура, тихо вскрикнула и бегом бросилась к берегу.

— Илейка… Илейка! Где ты? — крикнула девушка.

Вздрогнул от радости.

Она уже была совсем рядом, быстрая, как змейка. Упала в объятия — вдавились в грудь бусы золоченого стекла.

— Илья, Илья, — только и говорила, ласкаясь, заглядывала в глаза и слушала, как бьется его сердце.

— Долго тебя не было, — шептал Илейка, — лада моя. Ты долго не приходила, но я знал, что ты придешь ко мне, Синегорушка.

Ему хотелось поднять ее и нести долго, не разбирая пути, ощущая на щеке легкое дыхание, лишь бы не кончилась ночь. Идти напрямик через леса и степи, как в свое время ходил Святогор. Только тот нес в руках железную секиру. На миг что-то злое и колючее всплыло в сознании. «Это совсем другой путь, — сказал кто-то на ухо. — Это большие белые цветы на пути…» Но Илейка один только миг слышал злой голос, ведь говорила она — его Синегорка:

— Он спит, храпит, старый. Мы уйдем с тобою, да? Скажи мне, Илейка, что мы уйдем…

— Да, Синегорка, да, — отвечал Илейка поспешно, чтобы успокоить ее, чтобы сказать ей, что она его, что он любит се, как никого в жизни, и нет у него ничего дороже этой любви. Чувство вспыхнуло могучим вихрем, что жарким днем взметнется вдруг над дорогой. Он нежно поцеловал Синегорку в глаза.

— Любишь меня, Илейка? — шептала девушка. — Скажи, что любишь.

Снова злой голос предостерегающе шеппул что-то, одинокий, как челн среди волн, которые грозят его опрокинуть. И этот голос затерялся среди неистового свиста, ветра и шума вздымаемых валов. Илейка подхватил девушку на руки.