Легенда о ретивом сердце - [2]
И под его натиском снова обратились в бегство дети — маленькое перепуганное стадо.
Илейка почувствовал боль в плече, «меч» его упал под ноги. Растерянно отступал, знал: никого рядом нет, все бросились врассыпную. Отступал до тех пор, пока не оказался прижатым к бревенчатой стене бани.
Ратко торжествовал. Он уже несколько раз больно хлопнул Илью но бокам, занес меч над головой. Илейка нагнулся, руки вцепились в тяжелое бревно. Поднял колоду над головой, крикнул:
— Зашибу!
Ратко замер, не знал, на что решиться, — то ли бить, то ли отступиться: побагровело лицо Илейки от напряжения, исчезли на нем редкие веснушки.
— Бросай меч, Ратко, — выдавил он и качнул бревном, — в землю вобью! Бросай меч!
Ратко метнул быстрым взглядом по сторонам, подумал минуту и бросил меч под ноги.
— Нечестно, нечестно! — зашипел он, вытирая со лба пот. — Уговору не было, топчи тебя тур!
Колода медленно сползла с рук Илейки, стала торчком и тяжело плюхнулась на землю. Илейка, широко улыбаясь, примирительно смотрел на боярчонка. Да разве мог он чувствовать зло, когда все вокруг светило такой ясной бирюзой и до самого края неба принадлежало ему, когда буйная радость входила в грудь, гудела в голове?!
— Ох ты, солнышко-колоколнышко!..
Набежавшие ребята изумленно ахнули, трое из них старались приподнять колоду, четвертый запел, прыгая на одной ноге:
— Ай да Илейка! Силища-то! Что, Ратко? Небось жила тонка, не кручена! Куда тебе — пуп сорвешь, чертополоху обопьешься. Молодец, Илья! Богатырь!
Стиснув зубы, стоял Ратко — насмешки, как розги, хлестали его по лицу. А Илья и впрямь почувствовал себя героем — широко расправил плечи, выставил грудь…
— Что мне… захочу — сосенку из земли вытащу…
— Да что сосенку, — продолжал возноситься Илья, словно кто его за язык тянул, — захочу — баню эту всю, как ость, подниму!
— Ка-а-ак? — вытаращили глаза ребята.
— А вот так! — отрезал И ломка. Он уже верил в свои слова, сияющий, поворачивался из стороны в сторону, ища глазами того, кто посмел бы усомниться.
— Сказал, подниму — и подниму.
Белка метнулась по сосне в темную хвою, испуганно зачирикали воробьи.
— Ба-а-тюшки!
— Неужто поднимешь?
— Баню-то?
— Коли поднимешь, бери мою шапку! — выпалил Ратко. — Знатная лиса, и верх целехонький. Полгривны пебось стоит. Бона как ворса лоснится!
Ратко погладил шапку, будто в руках у него была живая лиса:
— Ласкова зверушка, так и щекочет…
Неторопливо повернулся Илейка к нему спиной. На какое-то мгновение стало страшно — стена бани пошла на него. Бревна тяжелые, покрытые зелеными лоскутами мха. Вот-вот навалятся на Илейку и задавят его своей сырой тяжестью. Судорожно вздохнул, чувствуя, как заныли вдруг мускулы и всплеснулось в груди сердце, словно камень бултыхнулся в воду. Подошел вплотную, приладился плечом к срубу, легонько шатнул. Загалдели, затоптались на месте мальчишки.
— Тащи, Илейка, тащи! Жми! Шапку у него отбери — он у меня намедни тетерю подстреленную отнял…
— Прошлым летом лукошко мое вытряхнул, грибы потоптал…
— А меня за волосы таскал и нос плющил.
— Забери шапку, чтоб Стрибог[1] ему в уши надул, окаянному.
Баня не поддавалась. Ратко злорадно ухмылялся:
— Вот она, шапка-то горлатная! Не надеть тебе ее, жук навозный. Не видано от века, чтобы крестьянский сын, смердячье племя, носил бы такую шапку!
Илейка будто не слышал его слов, широко улыбаясь, разогнулся, чтобы набрать грудью воздуха, и снова потащил. Из-под стрехи выпало рыжее перышко, село на макушку. Не сдавался. Красный, потный, приник к бревнам, пыхтел, как медведь над сорванной бортью. Сильно тряхнул стену, и в образовавшуюся трещину посыпались сухие комья земли. Скрипели, стонали дубовые бревна, теряя мох из пазов. Загалдели кругом ошалело, радостно, будто стая уток опустилась по весне на оттаявшую лужу.
— Идет! Идет!
— Тяни, Илья!
— Не сдавайся!
Илейка выдернул сруб из земли, широко расставив ноги, подпер его спиною.
— Шапку, Ратко!
— Шапку, шапку! — подхватили все.
Кто-то, осмелев, сорвал с головы Ратко шапку, и Ратко не шелохнулся. Такого унижения он еще не испытывал.
Шапку бросили Илейке, он надел ее на свои вихры.
— Видал?! Только, тьфу! Мне и своя люба. Гляди, Ратко, хороню ее здесь.
Илейка бросил шапку в яму и опустил угол сруба:
— Пусть там полежит.
Вокруг ходили восхищенные сверстники, хлопали по спине — не мужик, мол, а камень. Илейка и вправду казался много старше своих лет, только круглое лицо его было по-детски пухлым. Прямой мясистый нос, толстые губы и светлые глаза. Он словно бы стыдился своей победы, шмыгал носом и вытирал его рукавом рубахи, по которому вился шитый зеленою ниткой хмелёк.
— Что, Ратко? Теперь станешь повой[2] матушки на голове вязать?
— А в шапке ужотко кроты детенышей выведут.
— Лягушка ты колченогая!
— Чурка неумытая!
Ребятишки смеялись и пританцовывали, как бубенчики на шлее коня.
— Не троньте его! — оборвал Илейка. Он другом нам будет. Правда ведь, Ратко? Давай же руку! — снова протянул широченную пятерню.
— Не мирись! — предостерегающе крикнул кто-то, я этот возглас на всю долгую жизнь завяз в ушах Илейки.
Роман известного российского писателя Анатолия Загорного «Каменная грудь» – завораживающее эпическое повествование о тех далеких временах, когда Киевская Русь, окруженная кольцом враждебных народов, сражалась за свою независимость. Железной рукой правит киевский князь Святослав, сокрушая всех врагов Руси от Востока до Запада, от свирепых кочевников-печенегов до коварных византийцев. Но в центре романа все-таки не война и не придворные интриги, а вечная, как мир любовь. Славянскому воину Доброгасту и красавице Судиславе суждено пройти через многие испытания, уцелеть в кровопролитных битвах и выбраться невредимыми из осажденных городов.Перед вами, дорогие читатели, безусловно, один из лучших любовно-приключенческих романов последнего столетия!
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.