Леди Ю - [12]

Много лет спустя бывший сослуживец рассказывал, не в силах скрыть восхищения молодым специалистом: «Юля сразу произвела неизгладимое впечатление. Хрупкая, нежная, красивая. Большие глаза и умное лицо. До сих пор помню: она тогда была в юбочке с рюшечками и карманчиком…»

Но поражали не только рюшечки с карманчиком. «Тимошенко представляла работу по организации бригадных форм труда. И когда выступила, это был действительно фурор: четкий доклад, знание дела. Мы все тогда просто с открытыми ртами сидели – вот это приобретение для завода!»

Пять лет на заводе им. Ленина пришлись на судьбоносный период в жизни страны. В 1985 году новый генсек объявил перестройку. Молодой и честолюбивый лидер с ходу взялся реформировать большую и больную страну, начав с экономики. В моде была теория конвергенции, позаимствованная новой властью у академика Андрея Сахарова: соединение лучших качеств социализма и капитализма. Тут бригадный подряд пришелся в самый раз. Юлия Тимошенко оказалась в нужное время в нужном месте. Она выдвинулась в первые ряды. Ее заметило заводское начальство.

Но личные ее успехи развивались на фоне больших общественных проблем. Этого невозможно было не почувствовать, даже с головой уйдя в работу. Метод бригадного подряда торжествовал, инженер-экономист Юлия Тимошенко пользовалась доверием и уважением руководства. Бывший секретарь заводского парткома много лет спустя с теплотой говорил о ее «настойчивости, целеустремленности, обаянии». Все у нее было хорошо – и на работе, и дома. А страна шла вразнос вопреки любым прогрессивным методам. Государство разваливалось, да и завод переживал не лучшие времена. Объявленная Горбачевым конверсия стала угрозой для всего региона. Доходило до смешного. По планам конверсии «Южмашу» с его грандиозным научным потенциалом было предложено вместо ракет и спутников заняться… разрезанием хозяйственного мыла. Впрочем, с точки зрения чисто экономической это было по-своему разумно: ракет и танков на душу населения Земли выпускалось с избытком, а вот мыла хватало не на всех советских людей.

Любимый город на глазах беднел и мрачнел. Надо было что-то делать…

Глава 4 Тайна первого миллиона

Позже Юлия Тимошенко будет вспоминать о бедности первых лет замужней жизни в начале перестройки. «И моя семья, и семья моего мужа, – скажет она, – вообще были очень бедные. До такой степени, что иногда не на что было сок ребенку купить».

Она не лукавит, просто оценивает одну эпоху с позиций эпохи совсем другой. Важные партийные чиновники, даже работая в Кремле, действительно могли получать гораздо меньше шахтера, тем более если вкалывал этот шахтер где-нибудь на Крайнем Севере. Однако партия и правительство окружали своих верных слуг огромным количеством всевозможных привилегий. В обществе развитого социализма Юле не светили костюмы от Chanel и четыре самолета в личном распоряжении. Однако со временем ее ожидала вполне обеспеченная жизнь. Ученая степень, хорошая болгарская дубленка, квартира в престижном районе, еда из спецраспределителя, дом отдыха в Крыму, иногда поездки за границу. Для президента газовой корпорации – тоскливое прозябание. С точки зрения девочки из Дома таксиста – рай.

Наверняка Юля вступила бы в партию, хотя позже она с гордостью заявит, что членом КПСС никогда не была. Стремясь к точности формулировок, отметим: не успела. К тому же это было не совсем просто. КПСС пыталась хотя бы статистически создавать видимость партии рабочих и крестьян: спускаемые из райкома квоты приема в партию на машиностроительном заводе им. Ленина были закреплены в основном за пролетариатом. Юный инженер-экономист с университетским дипломом могла бы подпортить статистику.

Однако всего через несколько лет семейной жизни наступили новые времена, и солидная номенклатурная утопия начала расползаться по швам. Казавшиеся незыблемыми правила менялись каждый месяц. Будущее становилось непредсказуемым. Все, что в семье Тимошенко знали о своем будущем, о родной стране, о правилах игры по-советски, вдруг стало разваливаться на глазах. Страна казалась чужой.

У этого непредсказуемого будущего было имя – Михаил Сергеевич Горбачев.

Страна, доставшаяся молодому генсеку после многолетней «гонки на лафетах», пребывала в состоянии гораздо худшем, нежели Россия, через пятнадцать лет подаренная Ельциным Путину. Речь шла не только об экономике. Мировое посмешище и страшилище, империя зла на глиняных ногах, СССР вызывал острейшее чувство стыда у всех, кто в нем жил и хоть что-то соображал.

Коммунистическая идеология умерла, остались лишь пустые ритуалы, ушел и великий страх сталинской эпохи; система держалась на инерции и высоких ценах на нефть. Омертвелым членам Политбюро было все равно, какой страной они правят и что в мире о них думают. Живому, честолюбивому Горби это было не безразлично. Он видел, что экономика на Западе работает эффективней. Он знал, что Советский Союз не выдержит нового витка гонки вооружений, перенесенной Рейганом в космос. Было ясно, что без крутых перемен не обойтись, и он мягко назвал их перестройкой, полагая, что соединение лучших черт бессмертного ленинского учения с живым опытом прогрессивного западного человечества выведет империю из тупика. Он думал, что ветхую, громоздкую посудину стоит лишь подремонтировать, подлатать – и можно пускаться в дальнейшее плавание. А ее нельзя было трогать: иначе рухнет, потонет. Он верил, что в России можно построить капитализм под руководством коммунистической партии. У Горбачева была своя утопия.